друзей, возвратившихся в монастырь Сан-Марко, где весь этот день женщины 
молились о спасении Доменика. Наскоро рассказав им все пережитое за этот 
тяжелый день, Савонарола заперся в отчаянии в своей келье. Эта история была 
только прелюдией к концу страшной драмы; на следующий день вся Флоренция была в 
сильнейшем возбуждении: “беснующиеся” и “золотая” молодежь энергично вызывали 
плакальщиков на бой, последние упали духом и тоже толковали, что Доменик и 
Савонарола должны были идти в огонь и чудом доказать свою правоту. Буря 
надвигалась в течение всего дня, и после обеда на улицах начались первые 
стычки; в соборе, где собрался народ, “золотая” молодежь напала на плакальщиков,
 а через несколько минут раздались крики: “В Сан-Марко! в Сан-Марко!”. Это был 
сигнал для осады монастыря. Доминиканцы были предупреждены о готовящемся на них 
нападении и запаслись оружием, шлемами и латами. Это было кстати, так как 
разъяренные противники Савонаролы действительно осадили монастырь, подожгли 
двери, перелезали через стены и в переходах и галереях монастыря началась битва.
 Тщетно уговаривали Савонарола и Доменик молодых монахов, надевших на 
белоснежные рясы латы и шлемы, оставить оружие, тщетно хотел Савонарола 
отдаться прямо врагам. Монахи уже не слушались своего настоятеля. Описания 
этого дня полны страшными и трогательными сценами; борьба шла не на живот, а на 
смерть, и монахи проявляли чудеса храбрости; молодой немец по имени Генрих, 
живший в монастыре, один делает нападение на штурмующую монастырь толпу, 
захватывает ружье и стреляет метко и безостановочно, радостно крича при каждом 
выстреле: Salvem fac populum Tuum, Domine!” Дальше толпа врывается на хоры, где 
молятся монахи; при виде врагов монахи вскочили и стали сражаться с осаждающими 
– деревянными и железными распятиями и горящими восковыми свечами, как мечами; 
а молодой Джироламо Джини, член народной партии, жаждавший вступить в 
Доминиканский орден, защищает монастырь, идет навстречу смерти за Иисуса Христа 
и, смертельно раненый, доползает до Савонаролы, прося посвящения в монахи перед 
смертью. А за стенами монастыря враги настигают доблестного сторонника 
Савонаролы Франческо Валори, убивают его перед его домом, заодно с ним убивают 
и его жену, показавшуюся у окна, врываются в дом, ломают все, грабят и, срывая 
полог с постели, сами того не замечая, раздавливают ребенка Валори.
– Беги, беги, брат, – уговаривают приверженцы Савонаролу, зная, что он может 
спастись задними ходами.
Он минуту колеблется, но тут раздается коварный вопрос вероломного монаха 
Малатесты:
– Разве пастырь не должен предать своей жизни за овец своих?
Глубоко пораженный этими словами, Савонарола обнял своего Иуду, обнял других 
монахов и отдался в руки слуг сеньории, которая уже давно требовала его выдачи.
Радостные вести полетели от сеньории в Рим, в Милан, в Париж, где роковым для 
Савонаролы образом уже не было для него защитника, так как Карл VIII умер 
накануне жалким образом, как жил: в дороге, в грязи, на гнилой соломе.



Глава VII



Следствие над Савонаролой. – Пытки. – Казнь. – Обвинения против Савонаролы. – 
Общая оценка его деятельности


Роль Савонаролы как общественного деятеля, церковного реформатора, учредителя, 
законодателя и негласного правителя целого государства была закончена. За днем 
7 апреля 1498 года наступает собственно личная история отдельного человека, 
полная ужасов и трагизма, но без выдающегося общественного значения. Над 
Савонаролой, Домеником и Сильвестром было назначено следствие, а чем было 
следствие в XV веке, нетрудно себе представить. Савонаролу, испостившегося, 
хилого, нервного, подняли на дыбу и так быстро потом опустили веревку, что 
можно было сойти с ума от одной этой встряски; потом опять поднимали на дыбу и 
прижигали ему в это время подошвы горячими угольями; далее его пытали 
четырнадцать раз в один день. Продлив эти пытки в течение нескольких дней, ему 
дали передохнуть и после отдыха принялись опять за новые пытки, за которыми 
последовал еще отдых и еще пытки. Все это делалось с целью добыть 
“добровольные” признания. Иногда у несчастного мутился разум, иногда он 
восклицал: “Господи, Господи, Тебе предаю дух мой” или: “Господи, Господи, 
довольно!” Но показания его пришлось все же подделывать и искажать, потому что 
он даже при всем желании не мог признать за собой еретических мнений в религии, 
греха в желании блага родной стране и только относительно пророческого дара он 
мог теперь поколебаться на минуту. В минуты пыток он подписывал все, что его 
заставляли подписывать, и после окончания пыток снова стоял твердо за свою 
правоту. Несмотря на пытки, несмотря на подложные показания, несмотря на 
оскорбления со стороны папских клевретов, Савонарола нашел еще силы написать 
три небольших, но важных по своему католическому духу статьи в тюрьме: “На Тебя,
 Господи, уповаю”, “Размышления о Miserere” и “Указания к христианской жизни”, 
написанные на переплете одной книги по просьбе тюремного стража, благоговевшего 
перед Савонаролой, – он нашел силы по-прежнему удивлять людей своим 
достоинством и покорять сердца своей чистотой и мягкостью, так что даже все 
подлоги не могли вооружить против него его товарищей по тяжкому незаслуженному 
испытанию: Доменика и Сильвестра. Само собой понятно, что приговор суда не мог