в ней, она подавляет его мыслью о любви. Мало она думает о том, что это совсем 
не любовь, а нечто другое, овладевшее ее нервами, какие-то путы, которые, как 
бы ни старалась, она не может стряхнуть с себя. – И это майя. 
Все мы стараемся добыть золотое руно. Каждый думает, что именно он овладеет им: 
но как мало его в мире! Всякий разумный человек видит, что его шансы добыть это 
руно очень слабы, что вероятность не более одной двадцатимиллионной, и все-таки 
никто не может удержаться от борьбы за него, хотя большинство никогда ничего не 
достигает, это тоже майя. 
Смерть день и ночь ходит крадучись по земле, а мы думаем, что будем жить вечно. 
Однажды спросили царя Юдистхиру, какая самая удивительная вещь в мире? И царь 
отвечал: "Всякий день вокруг нас умирают люди, а каждый думает, что он никогда 
не умрет". Опять майя, – страшное противоречие в нашем уме, нашем знании, нашей 
жизни и во всем нас окружающем. – Везде это ужасное противоречие; удовольствие, 
следующее за страданием, и страдание – за удовольствием. 
Появляется реформатор и хочет устранить существующее зло. Но прежде чем он 
устранит небольшую его часть в одном месте, в двадцать тысяч раз больше зла 
окажется в другом. Старый дом разваливается; поправляйте одну его стену, 
разрушение распространится на другую. Наши проповедники в Индии восстают против 
бедствий, приносимых индусским женщинам обязательным вдовством, а на Западе 
величайшим несчастием для женщины считается невыход замуж. Помогайте вдовам в 
одной стране, потому что они несчастны; помогайте не вышедшим замуж в другой, – 
они тоже несчастны. Это похоже на застарелый ревматизм: если вы прогоните его 
из головы, он перейдет в спину, выгоните из спины – бросится в ноги. Одни люди 
становятся богаче других, и положение в обществе, образованность и культура 
делаются их достоянием. Знание, также обширное и великое, культура, такая 
прекрасная, переходят в руки немногих избранных. Страшно подумать! Являются 
реформаторы и делят все поровну. Если на время массы и станут от этого 
несколько счастливее в смысле физического благосостояния, то с дальнейшим 
ростом культуры это физическое счастье опять исчезнет. Малейшая частица счастья,
 которым мы наслаждаемся, причиняет где-нибудь в другом месте равное количество 
несчастья. Молодой человек может не замечать этого, но для того, кто пожил 
довольно долго и достаточно упорно боролся, это ясно. Таково действительное 
положение вещей. И это майя. 
Такое положение оказывается постоянно везде и во всем, и найти разрешение 
вопроса, "зачем это так?" – невозможно. На этот вопрос нельзя ответить, потому 
что невозможно его логически формулировать. В нем нет ни как, ни почему. Мы не 
можем остановиться на нем достаточно долго, чтобы ответить на него: не можем ни 
на один момент удержать его, он ежеминутно ускользает от нас. Мы похожи на 
слепую машину. Что же нам делать? Можно стараться воздержаться от бескорыстия, 
от стремления приносить добро ближним; но даже и в этом мы делаем только то, 
что вынуждены; не можем поступать по произволу. В настоящую минуту я должен 
стоять пред вами и читать вам лекцию, а вы принуждены сидеть и слушать; не 
делать этого мы не можем. Затем вы пойдете домой; одни с мыслью, что чему-то 
научились, другие – что слушали человека болтавшего вздор; я тоже уйду, думая, 
что учил вас. И это – майя. 
Итак, Майя – это утверждение существующих фактов этой вселенной и ее 
деятельности, и их страшного, неразрешимого противоречия. Люди обыкновенно 
пугаются, когда им говорят это о них, но мы должны быть смелее; скрывать факты 
не значит найти лекарство. Заяц, преследуемый собаками, прячет голову в землю и 
считает себя в безопасности, и мы, думая найти убежище в оптимизме или 
пессимизме, похожи на этого зайца. Но это не лекарство. 
Против теории майи существуют возражения, исходящие, как вы увидите, от тех, 
кто пользуется от жизни большей частью благ. Здесь, в Англии, трудно быть 
пессимистом, и все говорят, что мир удивительно совершенствуется. Но для 
каждого из нас мир таков, каковы мы сами. Говорят, что Христианство самая 
лучшая религия и в доказательство указывают на удивительное богатство 
христианских наций. Но это плохое доказательство. Ведь, богатство этих наций 
основано на несчастье других народов, на ограблении их; и, если бы оно зависело 
от религии, то допустив, что весь мир стал христианским, эти нации должны были 
бы обеднеть, так как не осталось бы никого, кого они могли бы грабить. Очевидно,
 такое доказательство само себя разбивает. Животные живут за счет растений, 
люди за счет животных, или, что еще хуже, за счет друг друга, сильный за счет 
слабого. Это везде и всегда вокруг нас; и это майя. 
Нам каждый день говорят, что зато со временем все будет хорошо. Хотя это более 
чем сомнительно, но, допустив даже, что это так, почему же это будущее 
достигается таким дьявольским способом? Почему добро получается таким скверным 
путем, а не путем добра? Почему в моих настоящих страданиях меня должно утешать 
то, что мои потомки в каком-то будущем веке будут счастливы? Это – тоже майя, и 
объяснения ей нет. 
Мы часто слышим, что одним из отличительных признаков эволюции служит 
уменьшение зла, и что, вследствие этого в будущем останется в мире только добро.
 Это очень приятно слышать; оно удовлетворит наше тщеславие, или, по крайней 
мере, тщеславие тех, кто получил от мира достаточно благ, кто не раздавлен 
колесами этой, так называемой эволюции. Для них и им подобных это действительно 
хорошо и удобно, а что стадо обыкновенных людей страдает, – стоит ли об этом 
заботиться; пусть себе другие умирают, о них незачем думать. Прекрасно! Но беда 
в том, что это рассуждение от начала до конца ложно. Оно, во-первых, считает 
доказанным, что сумма проявляющегося в этом мире добра и зла величина 
постоянная. Во-вторых, делает еще более сомнительное допущение, именно, что 
вследствие так называемой эволюции, количество добра увеличивается, а зла –