|
солнца, бога луны и т.п. Когда эти идеи начинают развиваться, появляется
зародыш любви, смутная идея об обязанностях по отношению друг к Другу,
маленькая общественная организация, – и немедленно возникает вопрос: "как можем
мы жить вместе, без снисходительности и терпения? Как может человек жить с
другим, – хотя бы одним человеком не подавляя по временам своих побуждений, не
останавливая себя, не удерживаясь от поступков, к совершению которых побуждает
ум. Все общественное устройство основано на идее о сдержанности, и все мы знаем,
что мужчины и женщины, которые не научились терпеть и уступать, ведут самую
плачевную жизнь. Когда зарождается этика, или, что то же, идея о сдержанности,
проблеск высшей религии озаряет человеческий разум. Старые боги, свирепые,
дерущиеся, пьянствующие, пожирающие мясо, которым самое большое удовольствие
доставляли запах горелого мяса и возлияние крепких напитков, – такие боги
оказались неудовлетворительными. Рассказывают, например, что Индра иногда так
напивался, что падал на землю и начинал издавать нечленораздельные звуки. Такие
боги не могли быть более терпимы. Возникла мысль исследовать побуждения, и сами
боги были призваны на допрос. Какое основание было у такого-то и такого-то бога
сделать то или другое? – И разумного основания не оказывалось. Поэтому люди
отказались от своих богов, или, правильнее, выработали более высокие идеи о
богах. Они собрали вместе все те действия и свойства богов, которые не могли
гармонировать с их новым идеалом самообуздания, и соединили также те, которые
были понятны и гармоничны, обозначив всю совокупность последних именем
Дэва-Дэва, или Бог богов вселенной. Бог, чтобы ему поклонялись, не мог быть
больше только символом силы; от него требовалось уже нечто большее. Теперь он
стал нравственным богом, любящим человечество и делающим ему добро. Но идея о
боге все же осталась; только его нравственное значение, а следовательно, и
могущество увеличились. На него стали смотреть не только как на самое
могущественное существо во вселенной, но также и как на самое нравственное. По
мере того, как понятие о богах расширялось, увеличивавшись и затруднения,
которые требовалось разрешить. Если качества богов возрастали в арифметической
прогрессии, вопросы вырастали в геометрической. Трудность объяснения поведения
Иеговы была очень небольшая, в сравнении с трудностью объяснения мотивов бога
вселенной. И до настоящего дня остается неразрешенным вопрос – "Почему
Всемогущий и Вселюбящий Бог, управляющий вселенной, допускает в ней столько
дьявольщины? Почему должно быть настолько больше страданий, чем счастья, и
настолько больше порока, чем добродетели?". Мы можем закрыть глаза на эти вещи,
но все же остается факт, что этот мир отвратителен, что, в лучшем случае, он не
что иное, как Танталов ад. Мы живем здесь с сильными побуждениями к чувственным
наслаждениям и еще более сильными мечтами о них, и не имеем ничего для их
удовлетворения. В нас поднимается волна, увлекающая нас против воли вперед, но,
как только мы делаем шаг, разражается удар. В нашем уме возникают побуждения,
далеко превосходящие пределы наших чувственных идеалов, – но, желая их
выполнить, мы никогда не увидим их осуществленными. С другой стороны, все
окружающее постоянно наносит нам удары, грозящие сокрушить нас в прах, но, если
мы отбросим все идеалы и отдадимся исключительно борьбе с миром, наше
существование станет существованием скотов, мы унизим себя и развратимся. Таким
образом, ни один из этих путей не ведет к счастью. Несчастье – удел человека,
довольствующегося чисто материальной жизнью, но в тысячу раз более несчастна
судьба того, кто, во имя истины и высших идеалов, осмеливается выступать вперед
и требовать чего-то высшего, чем животные наслаждения. Все это факт, и нет ему
никакого объяснения. Но Веданта указывает выход. Вы, вероятно, не забыли, что в
этих лекциях я не раз упоминал о фактах, которые испугают вас; запомните же,
продумайте и усвойте теперь то, что я сейчас скажу вам; в конце концов, оно
будет ясно для вас, возвысит вас и сделает способными уразуметь истину и жить в
ней.
Совсем не предположение, но положительный факт, что этот мир Танталов ад, что
мы ничего не знаем о вселенной и в то же время не можем сказать, что не знаем.
Я не могу сказать, что эта цепь (указывая на часовую цепочку) существует; но,
когда я думаю о ней, то знаю, что она существует, хотя это, может быть, и
иллюзия моего ума. Я, может быть, все время грежу. Может быть, мне грезится,
что я говорю вам и что вы слушаете меня. Никто не может доказать, что это не
так. Самое существование моего ума, может быть, иллюзия, так как никто никогда
не видел своего ума: и все-таки мы считаем существование его доказанным. То же
самое и относительно всего прочего. Я не считаю несомненным существование моего
тела, и в то же время не могу сказать, что оно не существует, или что оно не
мое. Таким образом, мы стоим между знанием и незнанием, в таинственной полутьме,
где истина смешивается с ложью; но где именно они встречаются – никто не знает.
Мы бродим среди грез, наполовину спящие, наполовину бодрствующие, проходя всю
нашу жизнь в тумане. Это участь каждого из нас. Это судьба всякого чувственного
знания, всякой философии, всей нашей хваленой науки. Такова вселенная!
О всем, что вы называете материей, умом, духом, или чем хотите, – так как вы
можете давать им какие угодно названия, – мы не можем сказать, что они есть и в
то же время не можем сказать, что их нет; не можем сказать, что все они – одно,
и не можем сказать, что они – многое. Эта вечная игра света и тьмы, –
многообразная, неразборчивая, неясная, неделимая, заставляющая вещи казаться
фактами и в то же время не фактами, всегда находящаяся налицо и заставляющая
нас верить, что мы бодрствуем и в то же время спим, – называется майя. Она –
простое утверждение факта. Мы рождаемся в майе, живем, думаем и грезим в ней. В
ней мы философы и религиозные люди, дьяволы и даже Боги. Расширьте любую вашу
идею насколько можете, направляйте ее все выше и выше, называйте ее бесконечной
или какими хотите именами, и все-таки эта идея будет в майе. Иначе и быть не
|
|