| |
словами, то, чего мы желаем на небе, это все радости этой жизни без ее горя.
Без сомнения, эта идея очень хороша; она приходит совершенно естественно, но
представлять себе такое состояние - большое заблуждение, так как не может быть
такой вещи, как абсолютное благо, ни такой, как абсолютное горе.
Все вы слышали о том римском богаче, который, узнав, что у него осталось только
около миллиона фунтов стерлингов, сказал: "Что же я буду делать завтра?" - и
лишил себя жизни. Миллион фунтов был бедностью для него, но не для вас и не для
меня. Для нас его было бы более чем достаточно на всю нашу жизнь. Что такое
радость и что такое печаль? Это величины, постоянно уменьшающиеся и исчезающие.
В детстве я думал, что для меня было бы верхом счастья стать извозчиком и
постоянно ездить. Теперь я не думаю этого. Все мы должны стараться понять,
какое наслаждение нам особенно дорого. Оно должно быть одним из последних
заблуждений, от которых нам следует освободиться. Удовольствия каждого различны.
Я видел человека, который был несчастен, пока не проглатывал порции опиума.
Вероятно он думал и о небе, в котором почва состоит из опиума. Для меня это
было бы очень плохое небо. В Арабской поэзии мы постоянно читаем о небесах,
полных садов с текущими в них реками. Я большую часть жизни прожил в стране,
где воды слишком много. Каждый год несколько деревень и тысячи жизней
становятся ее жертвами: и в моем небе не было бы садов с протекающими по ним
реками. У меня оно было бы сухой страной, в которой выпадает очень мало дождя.
Даже в течение одной жизни понятие человека об удовольствии постоянно меняется.
Когда молодой человек мечтает о небе, он думает о прекрасной жене. Дайте ему
постареть, и он не пожелает жены. Мы создаем себе небо из наших потребностей, и
с изменением последних меняется и наше небо. Если наше небо - такое место, где
усилены все чувственные наслаждения, - небо, особенно желаемое теми, для кого
эти чувственные наслаждения составляют самую цель существования, - мы не
подвигаемся вперед. Немножко слез, немножко танцев и затем умереть, как собака?
Какое проклятие вы призываете на голову человечества, когда говорите, что мы
должны жаждать такого положения вещей! А между тем это именно то, что вы
делаете, когда кричите о радостях этого мира, так как не знаете, что такое
истинное наслаждение.
Философия требует не отказываться от наслаждения, но знать, что такое
наслаждение в действительности. Древнее небо Норманнов было место ужасных битв,
где они сидели перед Одином. Они охотились на дикого медведя, а затем сражались,
рубя друг друга на куски. Через несколько часов после таких сражений, их раны
заживали, и они входили в зал, где стоял уже зажаренный медведь, и пировали. На
следующий день дикий медведь оживал, и они снова охотились. Это понятие о небе,
нисколько не хуже нашего, разве что наше немножко утонченнее. Мы тоже хотели бы
охотиться за дикими медведями и приходить в место, где все наши настоящие
удовольствия будут продолжаться, подобно тому, как они представляли себе, что
на небе дикий медведь, после охоты на него, каждый день съедается, а на
следующий день восстанавливается опять.
Философия Веданты утверждает, что есть абсолютное блаженство, никогда не
изменяющееся. Такое блаженство не может состоять в развлечениях и удовольствиях,
которые мы имеем в этой жизни. В то же время Веданта доказывает, что все
радостное в этой жизни есть проявление того внутреннего блаженства, потому что
оно-то и есть единственное счастье в этой вселенной. Она заявляет, что в каждый
момент мы уже наслаждаемся абсолютным блаженством, как бы оно ни было скрыто,
неправильно понимаемо и извращено, так как всякое благо, блаженство и радость,
в чем бы они ни проявлялись, и есть то абсолютное блаженство. Даже наслаждение,
испытываемое вором, когда он обокрал кого-нибудь, то же абсолютное блаженство,
обнаруживающееся в нем в помраченном и извращенном виде. Но чтобы это понять,
мы должны пройти прежде через отрицание, отказаться от всего невежественного,
от всего ложного, и тогда начнем познавать истину. Когда мы овладеем истиной,
те вещи, от которых мы сначала отказались, примут новый образ и форму и
представятся нам в новом виде, будут обожествлены, и мы поймем их в настоящем
свете. Но, чтобы так понимать их, необходимо раньше иметь проблеск истины;
сначала мы должны отказаться от них, а потом взять их обратно обожествленными.
Поэтому мы должны отвергнуть все наши бедствия и печали, все наши маленькие
радости и удовольствия, все то, что мы можем назвать различными степенями
счастья и несчастья. То, о чем говорят все Веды, искание чего заставляет людей
вести целомудренную жизнь, это - назову его вам теперь одним словом,
восхваляемым в Ведах и почитаемым священным - это "Ом". На вопрос о том, что
происходит с человеком, когда его тело умирает, Яма отвечает: "Мудрый Единый,
Душа, никогда не умирает и никогда не рождается. Он ни из чего не происходит и
ничто не происходит из Него. Вечный и Бессмертный, этот Древний Единый не может
разрушиться с разрушением тела. Если убийца думает, что он может убить, или
убиваемый - что он может быть убитым, никто из них не знает истины, потому что
Душа не убивает и не бывает убита". Ужасно трудный для принятия тезис! В первой
его строке есть прилагательное "Мудрый". Дальше вы найдете, что положение
Веданты заключается в том, что все знание и вся чистота уже есть в душе, и
разница между душами только в том, что знание и чистота выражены в них смутно
или ясно. Различие между одним человеком и другим и между всем сотворенным
заключается не в роде, а в степени. Основание или сущность всего есть то самое
вечное, вечно-блаженное, вечно-чистое и вечно-совершенное Существо, Атман, Душа.
В грешном и безгрешном, в счастливом и несчастном, в прекрасном и уродливом, в
человеке и животном, во всем, что живет, оно одно и то же - Единый Светлый.
Разница только в силе выражения. В одном он проявляется больше, в другом меньше,
но различие выражения не имеет никакого влияния на Него, на Атмана. Если через
одежду одного тело более заметно, а через одежду другого меньше, это зависит не
|
|