откровенно: "Я также, как и вы, мои друзья, полагаю, что Бог, если Он 
существует, есть демон и людоед. Но что вы собираетесь делать вслед за этим?" 
(542). И тут же бросает нам спасительную мысль, избавляющую нас от потрясенья: 
"Бог - это верховный Отец Иезуит. Он всегда творит зло, от которого может 
произойти благо, беспрестанно ввергает в заблуждение ради большего понимания; 
навсегда подавляет нашу волю, чтобы она могла обрести в конце концов 
бесконечную свободу" (543).

     В этой связи понятно, что отпадение мира от Бога или тема грехопадения 
также приобретает несколько иное звучание, чем в христианском мифе о сотворении 
мира, в котором мир противопоставляется Богу, как сотворенный Им из ничего, то 
есть не яв-ляющийся Им самим. Как ни странно, но в этом случае христианский миф 
может пока-заться не столь уж далеким от доктрины индийских иллюзионистов, 
рассматривающих мир как Майю, то есть иллюзию или сон Брамы. Во всяком случае, 
известный дуализм здесь налицо. Но если мир - это видоизмененный, но все-таки 
сам Бог, то в нем нико-гда не может быть утрачен Бог, а, в лучшем случае, 
только скрыт или завуалирован от видения. Тогда Майя приобретает роль завесы в 
игре Бога с миром или с Самим собой. Поэтому столь непривычно для христианского 
миросозерцания звучит афоризм (459): "Я ненавидел дьявола и был утомлен его 
искушениями и пытками; и не могу не ска-зать, что голос в его отступнических 
речах был столь сладостен, что когда он снова возвращался и предлагал мне свои 
услуги, то я со скорбью отвергал его. Потом я обна-ружил, что это был Кришна со 
своими фокусами, и моя ненависть обратилась в смех". Эта же тема звучит и во 
многих других афоризмах, например в (33): "Атеист - это Бог, играющий в прятки 
с самим собой, но является ли Теист кем-либо иным? Допустим, может быть; ибо он 
уже видел тень Бога и кудахчет над ней". Что же, спрашивается то-гда, мир - это 
только шутка или просто произвольная игра? Да, это могло бы быть це-ликом так, 
если бы Бог и мир были разными вещами. В этом случае и спасение мира является 
лишь милостью Бога. Но согласитесь, нельзя же совершенно произвольно иг-рать с 
самим Собой и нельзя целиком оправдать милосердием спасение самого себя. 
Поэтому в афоризме (416) мы находим: "Зло в мире объясняют тем, что Сатана 
вос-торжествовал над Богом, но я полагаю, что мой Возлюбленный более 
величественен. Уверен, что ничего не происходит без Его воли, будь то на 
небесах или в аду, на земле или в морской пучине". Что же тогда остается 
человеку с его ограниченной волей и ми-зерными возможностями, пассивно 
принимать все происходящее с ним и вокруг, как непреложный факт? И здесь мы 
снова находим совершенно неожиданный ответ (131): "Поскольку Бог уже пожелал и 
предвидел абсолютно все, то ты не должен сидеть в бездействии и ожидать Им 
предусмотренного, ибо твои действия являются одной из Его главный действующих 
сил. Восстань и действуй, но без эгоизма, а в согласии с об-стоятельствами, 
условиями и видимой причиной того события, которое Он уже предо-пределил". Но 
вместе с тем эта игра Его с самим Собой была бы скучна и несерьезна, если бы Он 
одновременно не предоставил своей твари полную свободу воли в проявле-нии, в 
том числе и в отступничестве (412): "Для полноты опыта в адюльтере с Богом и 
был сотворен этот мир".

     Обращение к форме афоризма всегда связано со стремлением превзойти логику 
ра-зума с его тяготением к определенности, рациональной ясности построения 
мысли, ни-где не нарушающей законы логики. Однако искра Истины в этом случае 
оказывается как бы пойманной в ловушку, в которой ей неуютно и тесно. "Любой 
закон, как бы ни был он всеобъемлющ и авторитетен, встречает где-то закон 
противоположный, посред-ством которого действие первого можно ограничить, 
изменить, аннулировать или обойти" (125). "Закон - это процесс или формула; 
душа же использует процессы и превосходит формулы" (127). В афоризме логика не 
довлеет над Истиной, не замыкает ее в свои догматические застенки. Его форма 
такова, что оставляет свободным путь для нашего ума к первоисточнику, к тем 
запредельным высотам Духа, откуда она спускает-ся в наш сумеречный интеллект, 
чтобы озарить своим светом темные своды таинствен-ных пещер мира 
иррациональности. Результат всегда неожиданный; то, что нам ранее казалось 
несопоставимым и противоестественным, вдруг оказывается вполне сочетае-мым и 
гармоничным. "Разум подразделяет, фиксирует детали и противопоставляет их; 
Мудрость объединяет, сочетает противопоставленное в единую гармонию" (8). 
Муд-рость относится к тем духовным плоскостям сознания, где возможно видение 
единой целостной картины мира. То, что в призрачном свете разума кажется 
неприглядным, отталкивающим, отвратительным, в ее свете видится по-иному или во 
всяком случае исчезают зловещие, пугающие тени. "Когда я обладал разделяющим 
разумом, то сто-ронился многих вещей; впоследствии я предал его забвению, 
охотился по всему миру за безобразным и отвратительным, но не мог больше найти 
их" (20). "Бог открыл мне глаза; ибо я постиг благородство вульгарного, 
привлекательность отвратительного, со-вершенство уродливого и красоту 
страшного" (21). Неискушенный читатель может да-же заподозрить здесь оправдание 
и пропаганду царства несовершенств и пороков и подстрекательство к грехопадению.
 Но так устроен мир: то что доступно одним, для других может оказаться пагубным.
 Курица "не должна лезть туда, где плавает утка. Можно ходить по раскаленным 
углям, пить яд и оставаться невредимым, но прежде полезно задуматься, можно ли 
позволить себе это. Характерен в этом отношении сле-дующий афоризм (132): 
"Когда я ничего не знал, то испытывал отвращение ко всему преступному, 
греховному и грязному, в существовании же моем было полно преступ-лений, грехов 
и грязи; но когда я очистился, и глаза мои открылись, то низко склонился в духе 
своем перед вором и убийцей и поклонился в ноги проститутке; ибо увидел, что