Бог". Но и такие кодексы этики, каково бы ни было их происхождение, все же 
имеют центральной идеей самопожертвование и самоотречение. Однако некоторые 
лица, несмотря на все величие этой этической идеи, страшатся той мысли, что они 
должны отречься от своей ничтожной личности. Предложим человеку, лелеющему свою 
мелкую личность, поразмыслить над тем, куда девается личное "Я" совершенно 
бескорыстного человека, вовсе не думающего о себе, ничего не делающего для себя,
 ни слова за себя не говорившего. Это "Я" известно ему, только пока он думает, 
поступает или говорит за себя. Если же он сознает только других людей, 
Вселенную
- то куда девалось "Я"? Оно исчезло навсегда.
Следовательно, Карма-Йога представляет систему этики и религии, имеющую целью 
достижение свободы посредством бескорыстия и добрых дел. Карма-йог может не 
верить ни в какую доктрину. Он может не верить даже в Бога, может не вопрошать, 
что такое душа, и не думать ни о каких метафизических умозаключениях. Он имеет 
своей специальной целью осуществление бескорыстия, и ему приходится самому 
вырабатывать пути, ведущие к этой цели. Каждая минута его жизни должна 
превратиться в осуществление, ввиду того, что ему приходится разрешить одним 
только трудом, без помощи доктрины, ту же проблему, к которой Джнани 
прикладывает свой разум и вдохновение, а Бхакта - свою любовь.
Теперь возникает следующий вопрос. Что такое работа? Что такое оказание помощи 
миру? Можем ли мы вообще помочь миру? В абсолютном смысле -нет; в относительном 
смысле - да. Миру нельзя сделать постоянное или вечно пребывающее добро: если 
бы это было возможно, то мир перестал бы быть нашим настоящим миром. Мы можем 
утолить голод на известное время, но затем человек снова захочет есть. Каждое 
удовольствие, доставляемое нами человеку, имеет значение только на мгновение. 
Никто не может радикально изменить вечно перемежающуюся лихорадку радости и 
страдания. Поэтому можно ли говорить о вечном счастье для мира?
Нельзя поднимать волны в океане, не образовав гденибудь углубления. Общий итог 
приятных вещей в мире всегда был известен в своем отношении к человеческим 
нуждам и к алчности людей. И этот итог не может быть ни увеличен, ни уменьшен. 
Возьмем историю человеческого рода, поскольку она нам известна. Не те же ли 
самые страдания и радости видим мы в нем от древнейших времен до наших? Не те 
же ли самые различия общественных положений? Точно так же одни богаты, другие 
бедны, одни высоки, другие низки, одни здоровы, другие больны. Все это 
происходило и у египтян, и у греков, и у римлян и происходит у современных 
европейцев и американцев.
Вместе с тем мы видим, что, наряду с неустранимым чередованием счастья и горя, 
всегда существовало стремление искоренить страдание. Каждый период в истории 
создавал тысячи людей, упорно работавших над облегчением пути своим ближним. А 
добились ли они успеха? Мы можем только играть, перебрасывая мячик с места на 
место. Мы удаляем страдание с физического плана, а оно переносится на 
ментальный. Это напоминает картину в Дантовом Аду, где скупцы поднимают в гору 
глыбу золота. Каждый раз, как они ее вкатывают немного, она снова падает вниз. 
Все наши разговоры о блаженстве хороши лишь как сказки для школьников, и только.
 Все народы, мечтающие о золотом веке, думают при этом также, что лучшая участь 
выпадет именно на их долю. Таково необыкновенно бескорыстное представление о 
блаженном царстве!
Мы не можем прибавить счастья миру; точно так же мы не можем и увеличить его 
страдания.
Общий итог страданий и радостей на земле останется всегда неизменным, мы лишь 
перемещаем его с места на место, но он от того не увеличивается и не 
уменьшается. Этот прилив и отлив, подъем и падение присущи самой природе мира; 
думать иначе столь же нелогично, как представлять себе жизнь без смерти. Это 
совершенная нелепость ввиду того, что сама идея жизни подразумевает смерть и 
сама идея радости подразумевает страдание. Светильник беспрестанно выгорает, и 
в этом состоит жизнь. Если вы хотите приобрести жизнь, вы должны каждую минуту 
умирать за нее. Жизнь и смерть составляют только различные выражения одного и 
того же явления, рассматриваемого с различных точек зрения: они представляют 
подъем и падение одной и той же волны и образуют одно целое. Один человек 
смотрит на аспект падения и становится пессимистом; другой смотрит на аспект 
подъема и становится оптимистом. Когда мальчик ходит в школу и отец и мать 
заботятся о нем, ему все кажется прекрасным; потребности его просты: он большой 
оптимист. Но старик, с его разнообразным опытом, становится спокойнее, и пыл 
его несомненно охладевает. Так, старые нации, показывающие признаки вырождения, 
менее оптимистичны, чем молодые народы. Одна индусская пословица говорит: 
"Тысяча лет - город, тысяча лет - лес". Это превращение города в лес и обратно 
происходит всюду, делая людей пессимистами и оптимистами, сообразно с той 
стороной явления, которая к ним обращена.
Рассмотрим теперь вопрос о равенстве. Представление о золотом веке давало 
сильное побуждение к работе. Многие религии учат, что Бог придет управлять 
миром и уничтожит различия между людьми. Люди, проповедующие эту доктрину, - 
фанатики, а фанатики - самые искренние люди среди человечества. Проповедь 
христианства основывалась на увлечении этим фанатизмом, и это-то и делало его 
столь привлекательным для греков и римлян. Они говорили, что при наступлении 
золотого века не будет рабства и настанет изобилие, и поэтому древние народы 
устремились к христианскому идеалу. Первые люди, распространявшие эту идею, 
были, конечно, невежественными, но очень искренними фанатиками. В наши дни этот 
идеал вылился в форму стремления к свободе, равенству и братству. И это тоже 
фанатизм. Истинного равенства никогда не было и никогда не будет на земле. Как 
можем мы быть здесь равными? Такое равенство подразумевает полную смерть. Что