поверхности воды, когда он пошел из лодки к своему Учителю, под конец стал 
таким знатоком в тауматургии, что, как рассказывают, Симон Волхв предлагал ему 
деньги, чтобы тот научил его тайне исцеления и другим чудесам. Также Филипп 
представлен, как овладевший искусством поднятия на воздух не хуже Абариса, о 
котором помнят пифагорейцы, но он был менее искусен, чем Симон Волхв. 
     Ни в “Homilies”, ни в каком-либо другом раннем труде апостолов нет ничего, 
что указывало бы, что его друзья и последователи считали Иисуса чем-то более 
пророка. Эта идея ясно выражена в “Clementines”. За исключением того, что там 
слишком много места отведено Петру, старающемуся доказать тождественность 
Моисеева Бога с Отцом Иисуса, — весь этот труд посвящен монотеизму. Его автор 
кажется с одинаковой резкостью выступающим как против политеизма, так и против 
обожествления Христа.198 Кажется, что он ничего не знает о Логосе, и его 
размышления ограничиваются Софией, гностической мудростью. В них нет и следа 
ипостатической троицы, но то же самое осенение гностической “мудростью (Христос 
и София) приписывается Иисусу, как оно приписывалось Адаму, Еноху, Ною, Аврааму,
 Исааку, Иакову и Моисею [474, “Homilies”, III, 20 ff; II, 16-18, и далее]. Эти 
персонажи все помещены на одном уровне и называются “истинными пророками” и 
семью столпами мира”. Более того, Петр яростно отрицает грехопадение Адама, и у 
него доктрина искупления в таком виде, как ее преподает христианское богословие,
 совершенно отпадает, ибо он борется против нее, как против кощунства [474, 
“Homilies”, III, 20 ff]. Теория Петра о грехе, это теория еврейских каббалистов 
и даже, в некотором смысле, платоническая. Адам не только никогда не согрешил, 
но, “как истинный пророк, преисполненный Духом Божиим — тем духом, который 
впоследствии был в Иисусе — не мог согрешить”.199 Короче говоря, весь этот труд 
выявляет веру автора в каббалистическую доктрину пермутации. “Каббала” учит 
доктрине трансмиграции духа.200 
      “Моса есть revolutio Сета и Авеля”.201 
      “Скажи мне, кто является тем, кто осуществляет новое рождение 
(revolutio)?” — спрашивают мудрого Гермеса. — “Сын Божий, единственный человек, 
волею Бога”, — таков ответ “язычника” [501, X, IV, 21-23]. 
     “Сын Божий” — это бессмертный дух, данный каждому человеческому существу. 
Именно это божественное существо является “единственным человеком”, так как 
оболочка, в которой содержится наша душа, и душа сама — это только полусущества,
 и без осенения духом тело и астральная душа представляют собою только животную 
дуаду. Требуется тройственность, чтобы образовать завершенного “человека” и 
дать ему возможность оставаться бессмертным при каждом “новом рождении”, или 
revolutio, во всех, следующих одна за другою и восходящих сферах, из которых 
каждая приближает его к сияющему царству вечного и абсолютного света. 
      “Божий ПЕРВОРОДНЫЙ, который есть “священная Завеса”, “Свет Света” — вот 
кто посылает revolutio Посланца, ибо он есть Первая Сила”, — говорит каббалист.
202 
      “Пневма (дух) и dunamis (сила), которая от Бога — вот что будет правильно 
считать Логосом, который также (?) является Первородным для Бога”, — спорит 
христианин [468, т. II, с. 74]. 
     “Ангелы и силы находятся в небесах!” — говорит Юстин, выдвигая таким 
образом чисто каббалистическую доктрину. Христиане взяли это из “Зогара” и от 
еретических сект, и если Иисус упоминает их, то это не потому, что узнал эту 
теорию в официальных синагогах; он узнал ее непосредственно из каббалистических 
учений. В Книгах Моисея ангелы очень мало упоминаются, и Моисей, который 
поддерживает непосредственное общение с “Господом Богом”, — мало о них 
беспокоится. Эта доктрина была тайной доктриной, и ортодоксальные синагоги 
считали ее еретической. Иосиф называет ессеев еретиками, говоря: 
      “Те, кого ессеи допускают в свою секту, должны поклясться, что они никому 
не передадут этих доктрин в другом виде, как только в том, в каком они сами 
получили, и равно сохранить книги, принадлежащие их секте, и имена ангелов” 
[153, II, гл. VIII, 7]. 
     Саддукеи не верили в ангелов; также не верили непосвященные неевреи, 
которые ограничивали население своих Олимпов богами и полубогами или “духами”. 
Только каббалисты и теурги верили в эту доктрину с незапамятных времен и, 
следовательно, также Платон, за ним Филон Иудей, за которым последовали сперва 
гностики, а затем христиане. 
     Итак, если Иосиф никогда не писал знаменитой вставки, подделанной Евсевием,
 в отношении Иисуса, то, с другой стороны, он описал все главные характерные 
черты ессеев, которые так заметны в этом назарее. Для молитвы они искали 
уединения.203 
      “когда молишься, войди в комнату свою... помолись Отцу твоему, Который в 
тайне” [Матфей, VI, 6]. “Все, сказанное ими (ессеями), крепче клятвы. Они 
избегают клятв” (Иосиф, II, VIII, 6). “А Я говорю вам: не клянитесь вовсе... да 
будет слово ваше: да, да; нет, нет” [Матфей, V, 34-37]. 
     Назареи, также как ессеи и терапевты, больше верили в собственные 
толкования “сокровенного смысла” более древних священных писаний, чем в более 
поздние Моисеевы Законы. Иисус, как мы уже раньше показали, питал мало уважения 
к заповедям своего предшественника, с которым Ириней так усердно стремится его 
связать. 
     Ессеи “входят в дома тех” кого они до этого никогда не видели, как если бы 
они были их очень близкие друзья” (Иосиф, II, VIII, 4). Таков же, бесспорно, 
был обычай Иисуса и его учеников. 
     Епифаний, который помещает эбионитскую “ересь” на одном уровне с “ересью” 
назареев, также указывает, что назареи очень близки керинтянам [477, I, c. 117],
 на которых с такой бранью обрушился Ириней.204