Если бы потомство имело возможность обладать несколькими такими 
изображениями, выполненными в течение первого века, когда фигура, одеяние и 
каждодневные привычки Реформатора были еще свежи в памяти его современников, 
возможно, что тогда христианский мир был бы более христоподобным; дюжины 
противоречивых, необоснованных и совершенно бессмысленных спекуляций о “Сыне 
Человеческом” были бы невозможны, и у человечества была бы теперь единая 
религия и единый Бог. Именно это отсутствие всяких доказательств, недостаток 
какого-либо положительного следа в отношении того, кого христианство 
обожествило, — вызвало нынешнее состояние недоумения. Никакие изображения 
Христа не могли быть созданы раньше, как только после дней Константина, когда 
еврейский элемент был почти изъят среди последователей новой религии. Евреи, 
апостолы и ученики, которым зороастрийцы и парсы привили святой ужас перед 
какими-либо формами человеческих изображений, — посчитали бы святотатственным 
кощунством всякую попытку изобразить каким бы то ни было образом их Учителя. 
Единственным разрешенным изображением Иисуса, даже в дни Тертуллиана, было 
аллегорическое изображение “Пастыря Доброго”,139 которое не было портретом, но 
представляло собою фигуру человека с головою шакала, как у Анубиса.140 На этой 
гемме, как она представлена в коллекции гностических амулетов, Добрый Пастырь 
несет на плечах потерявшуюся овцу. Кажется, что у него на шее человеческая 
голова: но как Кинг правильно замечает, “так только кажется непосвященному 
глазу”. При более тщательном рассматривании он становится двуголовым Анубисом, 
имеющим одну человеческую голову, а другую — шакалью, тогда как его опояска 
принимает форму змея, поднимающего свою украшенную гребнем голову. 
      “Эта фигура”, — добавляет автор “Гностиков”, — “имела два значения — одно,
 очевидное всем непосвященным; другое — мистическое и понятное только 
посвященным. Возможно, что это была печать какого-то верховного учителя или 
апостола”.141 
     Это дает нам новое доказательство, что гностики и ранние ортодоксальные 
(?) христиане не так уж сильно различались по своей тайной доктрине, По одной 
цитате из Епифания Кинг делает вывод, что даже в 400 г. н. э. считалось 
отвратительным грехом пытаться изобразить телесную внешность Христа. Епифаний 
[475, XXVXI] преподносит это, как обвинение в идолопоклонстве против 
карпократийцев, что 
      “у них были писаные портреты и даже золотые и серебряные изображения, а 
также из других материалов, которые они выдавали за портреты Иисуса, якобы 
сделанные Пилатом по подобию Христа... Они держат их в тайне совместно с 
изображениями Пифагора, Платона и Аристотеля, и поставив их всех вместе, 
поклоняются им и приносят им жертвы по нееврейскому образу”. 
     Что бы сказал благочестивый Епифаний, если бы он ныне ожил и зашел бы в 
собор Святого Петра в Риме! Кажется, Амвросий также приходит в отчаяние при 
мысли, что некоторые люди полностью поверили сообщению Лампридия, что Александр 
Север имел в своей частной часовне изображение Христа среди других великих 
философов. 
      “Что язычники могли сохранить облик Христа”, — восклицает он, — “но его 
ученики этого не сделали — это вещь, которую ум отказывается принять и еще 
менее — поверить”. 
     Все это неоспоримо указывает на тот факт, что за исключением горсточки 
самозваных христиан, которые впоследствии одержали победу, вся цивилизованная 
часть язычников, которая знала о Иисусе, почитала его как философа, адепта, 
которого они ставили на ту же высоту, что и Пифагора и Аполлония. Откуда это 
почитание с их стороны к человеку, если бы он был просто, как изображают его 
Синоптики, бедным, неизвестным еврейским плотником из Назарета? Как о 
воплощенном Боге, о нем нет на земле ни единой записи, которая могла бы 
выдержать критическое исследование науки; но в качестве одного из величайших 
реформаторов, в качестве неумолимого врага всякого теологического догматизма, 
преследователя слепого фанатизма, учителя одного из наиболее возвышенных 
кодексов этики, Иисус представляет собою одну из величайших и наиболее ясно 
очерченных фигур в панораме истории человечества. Его эпоха может с каждым днем 
все дальше и дальше отступать в мрак и густую мглу прошлого; и его богословие, 
опирающееся на человеческие выдумки и поддерживаемое нелепыми догмами, может — 
нет, должно с каждым днем все больше терять свой незаслуженный престиж; и 
только великая фигура философа и нравственного реформатора, вместо того, чтобы 
становиться бледнее, с каждым новым веком станет более выпуклой и яснее 
очерченной. И она будет царствовать, как верховная и всемирная, только в тот 
день, когда все человечество будет признавать только одного отца — 
НЕПОЗНАВАЕМОГО вверху — и одного брата — все человечество внизу. 
     В предполагаемом письме Лентула, сенатора и известного историка, римскому 
сенату, имеется описание внешности Иисуса. Само письмо, написанное на ужасной 
латыни, провозглашено явной наглой подделкой; но в нем мы находим одно 
выражение, которое наводит на многие мысли. Хотя оно — подделка, но видно, что 
составитель его, кто бы он ни был, тем не менее старался держаться как можно 
ближе к преданию. Волосы Иисуса описаны, как “волнистые и вьющиеся... спадающие 
на плечи” и “разделены пробором посредине, как принято у назареев”. Это 
последнее предложение показывает: 1. Что существовало такое предание, 
основанное на библейском описании Иоанна Крестителя, назария, и на обычае этой 
секты. 2. Что если бы Лентул был автором этого письма, то трудно поверить, что 
Павел никогда бы не слышал о нем; а если бы он знал содержание этого письма, он 
никогда не стал бы объявлять позорным ношение длинных волос для людей [1 Коринф.
, XI, 14], таким образом позоря своего Господа и Христа-Бога. 3. Если Иисус в 
самом деле носил длинные волосы, “разделенные посредине пробором, как принято у