|
Бога, за исключением серого вещества нашего мозга”, — презрительно отвечает
материалист. “И нет никакого Дьявола. И трижды идиот тот, кто говорит, что он
есть”. А тем временем оккультисты и истинные философы не прислушиваются ни к
одному из этих двух спорщиков и упорно продолжают работу. Ни один из них не
верит в абсурдного вспыльчивого и непостоянного Бога суеверия, но все они верят
в добро и зло. Наш человеческий рассудок, эманация конечного ума, без сомнения,
неспособен постичь божественный ум, бесконечное и беспредельное существо; и,
строго логично, то, что превосходит наше понимание и что останется совершенно
непостижимым для наших чувств, то не может существовать, следовательно, и не
существует До сего места конечный рассудок согласен с наукой и говорит: “Нет
Бога”. Но с другой стороны, наше Эго (я) — то, которое живет и думает, и
чувствует себя независимым от нас в нашей смертной оболочке — более чем верит,
оно знает, что есть Бог в природе, ибо этот единственный непобедимый Строитель
всего живет в нас так же, как мы живем в Нем. Никакая догматическая вера или
точная наука не в состоянии искоренить это интуитивное ощущение, прирожденное
человеку, когда он однажды полностью это осознал.
Человеческая натура подобна вселенской натуре в том, что она не терпит
пустоты. Она чувствует интуитивное томление по Верховной Власти. Без Бога
космос выглядел бы как бездушный труп. Так как человеку было запрещено искать
Бога в единственном месте, где можно обнаружить Его следы, то он заполнил эту
болезненную пустоту личным Богом, которого его духовные учителя построили для
него из рассыпающихся развалин языческих мифов и седых философий старины. Как
же иначе объяснить обильное появление новых сект, которые растут как грибы,
причем некоторые из них до невозможности абсурдны? У человечества имеется одно
прирожденное неудержимое желание, которое должно быть удовлетворено любою
религиею, которая вытеснит догматическую ничем не доказанную и не доказуемую
теологию наших христианских веков. Это — желание получить доказательства
бессмертия. Сэр Томас Браун выразил это так:
“... нет более тяжелого камня, каким уныние может запустить в человека,
как сказать ему, что пришел конец его существованию, или же, что нет никакой
будущей жизни, по отношению к которой эта (земная) жизнь кажется приближающей
ступенью, и что она прожита напрасно”
Пусть появляется любая религия, которая в состоянии дать эти
доказательства (бессмертия души) в виде научных фактов, и тогда ныне
существующая система религиозных верований будет поставлена перед альтернативой
или подтвердить свои догмы такими фактами, или же окончательно потерять
уважение и любовь христианского мира. Многие христианские священнослужители
были вынуждены признаться, что у них нет никакого достоверного источника,
откуда человек мог бы получить уверенность о какой-либо загробной жизни. Как же
тогда могло такое верование (о загробной жизни) устоять у всех народов в
течение бесчисленных веков, если людям, как цивилизованным, так и диким, не
давались наглядные доказательства? Не является ли само существование такого
верования свидетельством, что и размышляющий философ и нерассуждающий дикарь
оба были вынуждены признавать то, о чем им свидетельствовали чувства? И если в
отдельных случаях призрачные иллюзии могли возникнуть от физических причин, то,
с другой стороны, в тысячах случаев привидения людей вели беседы с несколькими
собеседниками сразу, которые и видели, и слышали привидение коллективно, и
совсем не могли быть помешавшимися в уме.
Величайшие мыслители Греции и Рима смотрели на такие вещи, как на
доказанные факты. Они различали привидения по категориям: манас, анима и умбра;
манас после смерти человека спускался в подземный мир; анима или чистый дух
поднимался на небеса, а ненаходящий себе покоя умбра (земными влечениями
привязанный к земле) скитался около своей могилы, так как в нем преобладали
материальные влечения, мешающие ему подниматься в высшие сферы.
— “Terra legit carnem tumulum circumvolet umbra.
Orcus habet manes, spiritus astra petit”,
говорит Овидий, высказываясь о троичной конституции душ.
Но все такие определения должны быть подвергнуты тщательному анализу
философии. Слишком многие из наших мыслителей не считаются с тем, что
многочисленные изменения в языках, аллегорическая фразеология и очевидная
тенденция к секретности мистиков-писателей старины, принявших обязательство
никогда не разглашать торжественных таинств святилища, — могли ввести в большие
заблуждения переводчиков и комментаторов. Фразы средневековых алхимиков они
понимали только буквально, и даже завуалированный символизм Платона, вообще,
неправильно понят современными учеными. Когда-нибудь они научатся лучше
понимать, и тогда они узнают, что метод крайнего несессарианизма применялся
древними так же, как он применяется в современной философии, что с первых веков
существования человека основные истины обо всем, что нам позволено узнать на
земле, находились в надежном хранении адептов святилища; что различия в
верованиях и в религиозных проявлениях только внешние, и что те стражи
первичных божественных откровений, которые разрешили все проблемы, поддающиеся
человеческому уму, — были связаны вместе в одно вселенское братство, которое
образовало непрерывную цепь вокруг планеты. Пусть филология и психология
находят конец этой нити. Когда этот конец будет найден, тогда можно будет
удостовериться, что путем ослабления одной только петли старых религиозных
систем можно распутать всю цепь тайны.
Пренебрежение и отказ от этих доказательств загнали такие выдающиеся умы,
как Хэер и Уоллес и других сильных людей в загон спиритуализма. В то же время
это пренебрежение и отказ вынудили других, отроду лишенных духовной интуиции,
впасть в грубый материализм, который фигурирует под различными именами.
|
|