Пораженный повествованиями о магических проявлениях, засвидетельствованных 
и записанных путешественниками всех веков, посетивших Татарию и Тибет, 
полковник Гул приходит к заключению, что обитатели тех стран, должно быть, 
имеют “в своем распоряжении всю целиком энциклопедию современных 
“спиритуалистов”. Дахолд в числе их волшебств упоминает умение вызывать 
появление в воздухе фигур Лао-цзы415 и их божеств, а также умение заставить 
карандаш писать ответы, на вопросы без прикосновения рук”.416 
     Первое — вызывание фигур — относится к религиозным мистериям их святилищ; 
если такие вызывания совершаются с корыстолюбивыми целями, то они считаются 
колдовством, некромантией и строго воспрещаются. Второе искусство — способность 
карандаша писать без прикосновения рук — было известно и практиковалось в Китае 
и в других странах за многие века до христианской эры. Это является азбукой 
магии в тех странах. 
     Когда Хуан-Цзан захотел поклониться тени Будды, то он не прибегал к 
услугам “профессиональных магов”, но обратился к силе вызывания своей 
собственной души, к мощи молитвы, веры и созерцания. Все было мрачно и тоскливо 
у пещеры, где, как уверяли, чудесное явление иногда происходило. Хуан-Цзан 
вошел в пещеру и начал творить свои молитвы. Он совершил сотню обращений, но 
ничего не увидел и не услышал. Тогда, считая себя слишком грешным, он горько 
плакал и пришел в отчаяние. Но когда он уже стал терять всякую надежду, он 
заметил на восточной стене слабый свет, но он исчез. Он возобновил свои молитвы,
 на этот раз уже полный надежд, и опять увидел свет, который то вспыхивал, то 
опять исчезал. После этого он дал себе торжественный обет: не уходить из пещеры 
до тех пир, пока не испытает восторга лицезрения тени “уважаемого в веках”. 
После этого ему пришлось ждать дольше прежнего, так как только после 200 молитв 
темная пещера вдруг залилась светом, и тень Будды сияющего белого цвета 
величественно поднялась на стене, точно сразу разорвались облака, дав место 
дивному изображению “Горнего Света”. Хуан-Цзан весь погрузился в созерцание 
дивного явления и не мог отвести своего взора от возвышенного и несравненного 
видения. Хуан-Цзан в своем дневнике “Си-ю-цзи” добавляет, что это возможно лишь 
тогда, когда человек молится с искреннею верою и получает свыше сокровенное 
воздействие — лишь тогда можно видеть эту тень ясно, но нельзя насладиться этим 
лицезрением столько, сколько хотелось бы [305]. 
     Те, кто с такой легкостью обвиняют китайцев в безрелигиозности, хорошо 
сделают, если прочтут Скотта “Очерки по буддизму в Китае и в Верхней Азии” 
[389]. 
      “В годы Юан-йеу Суна (1086-1093) благочестивая матрона со своими двумя 
прислужницами всецело жили жизнью, устремленною к свету, добродетели. Однажды 
одна из этих девушек-прислужниц сказала другой: “Сегодня ночью я перейду в 
тонкий мир, в царство Амита (Будды)”. В ту же ночь бальзамический аромат 
заполнил весь дом, и девушка умерла безо всякой предшествующей болезни. На 
другой день оставшаяся в живых прислужница сказала своей госпоже: “Вчерашней 
ночью моя покойная подруга приснилась мне во сне и сказала: благодаря упорным 
мольбам моей дорогой хозяйки, я стала обитательницей Рая, и мое блаженство 
невыразимо словами”. Хозяйка ответила: “Если она и мне покажется, тогда я 
поверю всему, что ты говоришь”. В следующую ночь покойница, действительно, 
показалась ей. Хозяйка спросила ее: “Нельзя ли мне заодно самой посетить 
царство Света?” — “Да”, — ответила благословенная душа, — “тебе придется только 
последовать за своей прислужницей”. Госпожа последовала за ней (во сне) и 
вскоре увидела озеро неизмеримых размеров, все покрытое неисчислимым 
количеством красных и белых лотосов различных размеров; некоторые цвели, 
некоторые увядали. Она спросила, что бы могли означать эти цветы? Девушка 
ответила: “Они все человеческие существа на земле, чьи мысли обращены к Царству 
Света. Самое первое устремление к Раю Амита порождает цветок на Небесном озере; 
и по мере того, как подвигается вперед человек по пути самоусовершенствования, 
представляющий его цветок на озере ежедневно прибавляется в росте и становится 
все более прекрасным; в противном же случае он теряет свою красоту и увядает”.
417 Матрона пожелала узнать имя одного светозарного, который покоился на одном 
из цветков, одетый в развевающееся с чудесными переливами света одеяние. Ее 
прежняя прислужница ответила: “Это Ян-цзи”. Затем она спросила имя другого и 
получила ответ: “Это Маху”. Тогда госпожа сказала: “Какое место займу я, когда 
перейду сюда после смерти?” Тогда Благословенная Душа повела ее немного дальше 
и показала ей холм, который блистал золотом и лазурью. “Вот”, — сказала она, — 
“ваше будущее обиталище. Вы будете принадлежать к первому классу 
благословенных”. Когда матрона проснулась, она послала узнавать про Ян-цзи и 
Маху. Первый уже умер, а второй был жив и здоров. И таким образом эта госпожа 
узнала, что душа человека, который продвигается вперед к святости и никогда не 
отступает назад, может уже быть обитательницей Царства Света, хотя тело все еще 
пребывает в этом преходящем мире”. 
     В том же самом очерке приводится другое китайское повествование на ту же 
тему: 
      “Я знал человека”, — говорит автор, — “который в течение своей жизни убил 
многих живых существ, и, наконец, сам получил апоплексический удар. Горести, 
предстоящие его грехами отягощенной душе, печалили меня до глубин сердца. Я 
посещал его и уговаривал его взывать к Амита, но он упорно отказывался. Болезнь 
затемняла его понимание; вследствие своих злодеяний он ожесточился. Что 
предстоит этому человеку, когда глаза его закроются? В этой жизни ночь следует 
за днем, и зима следует за летом — об этом знают все. Но что за жизнью следует 
смерть — никто не хочет подумать. О, какая это слепота! Какая черствость!” (стр.
 93).