— “он мой”. Мгновенно протянув свою правую руку по направлению к птице, он 
стал к ней медленно приближаться. Полевой жаворонок стоит, поднимает и опускает 
свою хорошенькую головку, раскрывает свои крылышки, но взлететь не может; 
наконец, он не может сделать ни шагу и позволяет взять себя, лишь слабо трепеща 
крылышками. Я исследую эту птицу; ее глаза плотно закрыты, а тело трупоподобной 
жесткости, хотя биение сердца ощущается очень отчетливо; это настоящий 
каталептический сон; весь этот феномен носит признаки неоспоримо магнетического 
воздействия. В течение одного часа четырнадцать малых птиц было взято таким 
образом. Ни одна не могла устоять против мощи мастера Жака, и все носили на 
себе признаки каталептического сна; сна, который, кроме того, оканчивался по 
воле охотника, чьими рабами они стали. 
      Сотню раз, пожалуй, я просил Жака возвратить жизнь и способность движения 
своим пленникам, очаровывать их только наполовину, чтобы они могли прыгать по 
земле, а затем снова погружать их в полный сом. Все мои просьбы были в точности 
выполнены, ни одной ошибки не было у этого замечательного Нимрода, который 
наконец сказал мне: “Если вы хотите, я умерщвлю окончательно тех, которых вы 
мне укажете, и сделаю это без прикосновения к ним”. Я указал ему двух, опыта 
ради, находящихся на расстоянии двадцати пяти или тридцати шагов, и он выполнил 
свое обещание за менее, чем пять минут”.283 
     В данном случае имеется одна любопытная особенность: Жак обладал полной 
властью только над воробьями, малиновками, щеглами и полевыми жаворонками; 
иногда он мог заворожить небесного жаворонка, но, как выразился Жак, — “они 
часто убегают от меня”. 
     В большей мере тою же самою силою пользуются лица, известные как 
укротители диких зверей. На берегах Нила некоторые из туземцев могут с помощью 
своеобразного мелодичного посвистывания заставить крокодилов выйти из воды и 
безнаказанно с ними обращаться; другие же обладают такою же властью над самыми 
смертельными змеями. Путешественники рассказывают, что они видели очарователей 
змей, окруженных множеством рептилий, которыми они распоряжались, как им угодно.
 
     Брюс, Хасселквист и Лемприер284 свидетельствуют о факте, который они 
наблюдали в Египте, Марокко, Аравии и в особенности в Сенае: некоторые туземцы 
совершенно не опасались укусов наиболее ядовитых ехидн так же, как и ужалений 
скорпионов. Они обращались и играли с ними свободно и по собственному желанию 
приводили их в состояние онемения. 
      “Зря латинские и греческие писатели”, — говорит Салверт, — “уверяли нас, 
что дар очаровывать змей унаследовался в некоторых семьях с незапамятных времен,
 что в Африке им владели псилли, в Италии — марсы и на Кипре — офиозены. 
Скептики забывают, что в Италии, даже в начале шестнадцатого века, люди, 
претендующие на то, что они ведут свое происхождение от святого Павла, не 
боялись, подобно марсам, змеиных укусов” [123, т. I]. 
      “Сомнения на этот счет”, — продолжает он, — “отпали со времени 
французской экспедиции в Египет, и приведенные повествования 
засвидетельствовали тысячи свидетелей. Псилли, которые, по словам Брюса, 
претендуют на обладание этой способности... ходили из дома в дом, чтобы 
уничтожать всякого рода змей... Удивительный инстинкт привлекал их к тем местам,
 где прятались змеи. Свирепо завывая, они яростно хватали их и рвали на куски 
ногтями и зубами”. 
      “Пусть заматерелый скептик”, — говорит Салверт, — “отнесет к шарлатанству 
это завывание и ярость, но все же инстинкт предупреждал псилли о присутствии 
змей, значит, тут есть кое-что более реальное”. 
     На Антилах негры обнаруживают присутствие змеи, которую они не видят [287].
 
      “В Египте обладали тою же способностью и теперь еще обладают лица, 
приученные к этому с детства и родившиеся в семьях с приписываемым им даром 
охотников за змеями; эти люди чувствуют присутствие змеи на значительно большем 
расстоянии, чем это доступно притупленным чувствам европейца. Главный факт, 
больше всего, способность сделать опасных животных безвредными, бессильными 
одним только прикосновением к ним остается хорошо удостоверенным, и мы, может 
быть, никогда не поймем лучше этого секрета, фигурировавшего в празднествах 
древних и сохраненного до наших дней наиболее невежественными из людей [123]. 
     Всем нравится музыка. Тихое посвистывание, мелодичная песнь или звуки 
флейты неизменно привлекают рептилий в странах, где они водятся. Мы 
неоднократно убеждались в правдивости этого факта. В верхнем Египте каждый раз, 
когда наш караван останавливался, молодой путешественник, считавший себя 
превосходным флейтистом, услаждал слух спутников своею игрою. Погонщики 
верблюдов и другие арабы неизменно прекращали его игру, так как им несколько 
раз досаждали неожиданные появления различных семейств из племени 
пресмыкающихся, которые обычно уклоняются от встречи с людьми. Наконец, наш 
караван встретился с партией путников, среди которых были профессиональные 
очарователи змей. Они пригласили нашего флейтиста продемонстрировать ради опыта 
перед ними свое искусство. Как только он заиграл, послышался легкий шорох, и 
музыкант пришел в ужас, внезапно увидев большую змею, внезапно появившуюся в 
опасной близости у его ног. Змея с поднятой годовою и глазами, сосредоточенными 
на нем, медленно и как бы бессознательно повторяла все его движения. Затем на 
расстоянии показалась вторая, третья и четвертая змеи, за которыми быстро 
следовали другие, и мы очутились в очень избранной компании. Несколько 
путешественников забрались на спины своих верблюдов, другие же искали убежище в 
палатке-столовой. Но это была напрасная тревога. Очарователи змей, трое числом, 
начали свои напевы и заклинания и, привлекая этим пресмыкающихся к себе, вскоре