далекого прошлого”, мудрецам старины мы всегда опасались преступить границы 
справедливости и не воздать должного тому, кто это заслуживает. Постепенно мы 
отделались от этих опасений перед лицом неожиданно полученного подкрепления Мы 
узнали, что мы являемся лишь слабым эхом общественного мнения которое, хотя и 
подавлено, но иногда прорывается в хорошо написанных статьях, рассеянных по 
всей периодической прессе нашей страны. Одна из таких статей помещена в 
“Национальном квартальном обозрении” за декабрь 1875 г., под заглавием “Наши 
сенсуальные современные философы”. Это очень талантливая статья, бесстрашно 
рассуждающая о претензиях некоторых наших ученых на новые открытия, касающиеся 
природы материи, человеческой души, ума, вселенной; каким образом возникла 
вселенная и т. д. 
      “Религиозный мир был сильно удивлен”, — говорит автор, — “и немало 
возбужден высказываниями таких людей, как Спенсер, Тиндаль, Гёксли, Проктор и 
некоторых других той же школы”. 
     Охотно признавая, как много наука обязана каждому из этих джентльменов, 
автор тем не менее “весьма настойчиво” отрицает, что они сделали какие-либо 
открытия. Ничего нового нет в их рассуждениях — даже у самых прогрессивных из 
них — ничего, что не было бы преподано в той или иной форме тысячи лет тому 
назад. Он вовсе не говорит, что эти ученые 
      “выдвигают эти теории как принадлежащие им открытия, но они оставляют 
факты в таком виде, что эта принадлежность им этих открытий подразумевается, а 
остальное доделывают газеты... Публика, у которой нет ни времени, ни склонности 
проверять факты, воспринимает на веру сказанное в газетах... и ждет, что будет 
дальше! 
      ...Предполагаемые авторы таких поразительных теорий подвергаются нападкам 
в газетах. Иногда подвергающиеся таким нападкам ученые начинают защищаться, но 
мы не можем припомнить ни единого случая, когда ученые откровенно заявили бы: 
“Господа, не сердитесь на нас, мы просто перекроили предания, почти такие же 
древние, как горы””. Это была бы простая истина; “но”, — продолжает автор 
статьи, — “даже ученые и философы не всегда могут устоять против соблазна 
поддержать какое-либо мнение, которое, по их рассуждению, должно им обеспечить 
ниши среди бессмертных имен”.177 
     Гёксли, Тиндаль и даже Спенсер в последнее время стали великими оракулами, 
“непогрешимыми папами”, по догмам протоплазмы, молекулам, первоначальным формам 
и атомам. Они пожали больше пальмовых веток и лавровых венков за свои великие 
открытия, чем было волос на голове у Лукреция, Цицерона, Плутарха и Сенеки. Тем 
не менее, труды последних кишат идеями о протоплазме, первоначальных формах и 
так далее, не говоря уже о Демокрите, который был прозван атомным философом. В 
том же самом “Обозрении” мы находим нижеследующее поразительное обличение: 
      “Кто, включая профанов, не удивлялся еще в прошлом году удивительным 
результатам, добытым с помощью кислорода? Какое возбуждение произвели Тиндаль и 
Гёксли провозглашением в присущей им манере оракулов просто той самой доктрины, 
которую мы только что приводили из труда Либига; который как наиболее 
“выдающийся” из трудов барона Либига был переведен профессором Лионом 
Плэйфаером на английский язык в 1840 г.”178 
      “Другим недавним высказыванием”, — говорит он, — “которое поразило 
большое количество невинных и набожных людей, было то, что каждая мысль, 
которую мы выражаем или пытаемся выразить, производит какое-то удивительное 
изменение в веществе нашего мозга”. 
     Но чтобы прочесть об этом и еще значительно большем, нашим философам 
следовало только полистать страницы барона Либига. Так, например, этот ученый 
провозглашает: 
      “Физиология обладает достаточным основанием, чтобы утверждать, что каждая 
мысль и каждая эмоция сопровождается изменением в составе мозгового вещества; 
что каждое движение, каждое проявление силы есть результат какой-то 
трансформации его структуры или его вещества” [232, с. 151]. 
     Таким образом, через все лекции Тиндаля мы можем проследить почти 
постранично все суждения Либига с попадающимися время от времени вставками из 
еще более ранних взглядов Демокрита и других языческих философов. Это — попурри 
старых гипотез, вознесенных великим современным авторитетом в ранг 
квазидоказанных формул и произнесенных с живописным сладкоречивым пафосом и 
фразеологией, так ему присущими. 
     Далее тот же самый обозреватель приводит многие тождественные идеи и весь 
нужный материал, чтобы доказать, что великие открытия Тиндаля и Гёксли 
фигурируют в трудах доктора Джозефа Пристли, автора “Исследований материи и 
духа”, а также в “Философии истории” Гердера. 
      “Пристли”, — добавляет автор, — “правительство не досаждало просто потому,
 что у него не было честолюбивого устремления прославиться своими 
атеистическими взглядами, провозглашая их на всех перекрестках во всеуслышание. 
Этот философ... был автором 70-80 томов, и он также был открывателем кислорода”.
 — В своих сочинениях он — “выдвинул тождественные идеи, которые впоследствии 
были восприняты, как “смелые”, “поразительные” высказывания наших нынешних 
философов”. 
      “Наши читатели”, — продолжает автор, — “помнят, какое возбуждение было 
вызвано высказываниями некоторых из наших современных философов по поводу 
происхождения и природы идей, но те высказывания, подобно тем, которые 
предшествовали им и последовали за ними, не заключали в себе ничего нового”. 
“Идея”, — по словам Плутарха, — “есть бестелесная суть, не имеющая 
существования сама по себе, но она дает тело и форму бесформенной материи и 
становится причиной ее проявления” (De Placitio Philosophorum).