истории человечества”, труда, в котором приведено много таких примеров, великий 
филолог очень справедливо говорит следующее: 
      “Если бы об этом говорилось только в индийских и германских сказаниях, то 
мы могли бы считать это только принадлежностью арийцев; но когда мы встречаемся 
с этим же в Центральной Америке, то нам остается только допустить существование 
сообщений между поселенцами Европы и американскими сказителями преданий... или 
же исследовать, нет ли, в самом деле, какого-то истинно человеческого элемента 
в этой предполагаемой симпатической связи между жизнью цветов и жизнью 
человека”. 
     Нынешнее поколение людей, которые ни во что не верят за пределами 
поверхностной очевидности их чувств, — несомненно отвергнет саму идею о такой 
силе симпатии, существующей у растений, животных и даже камней. Некий покров, 
закрывающий их внутреннее зрение, позволяет им видеть лишь то, чего никак 
нельзя отрицать. Автор “Диалога с Асклепием” знакомит нас с причиной этого 
явления, которая, возможно, подходит и к нынешнему периоду времени и дает 
объяснение нынешней эпидемии неверия. В нынешнем веке так же, как тогда, 
      “имеет место прискорбный уход божественности из человека, когда он 
перестает прислушиваться и верить чему-либо относящемуся к небу или небесному, 
когда все небесные голоса для неге неуклонно затихают” [231, с. 553 и далее]. 
     Или, как сказал император Юлиан: 
      “Маленькая душонка (скептика), действительно, сообразительна, но ничего 
своим крепким и здоровым зрением не видит”. 
     Мы находимся на низшей точке цикла и, очевидно, в переходном состоянии. 
Платон делил умственный прогресс вселенной в течение каждого цикла на 
плодоносный и неплодоносный периоды. В подлунных областях сферы различных 
элементов вечно остаются в совершенной гармонии с божественной природой, 
говорит он; “но их части”, вследствие слишком тесной близости к земле и их 
смешивания со всем земным (что есть материя и поэтому область зла), “иногда 
согласуются с (божественной) природой, а иногда — нет”. Когда те циркуляции, 
которые Элифас Леви называет “астральными токами”, во вселенском эфире, 
содержащем в себе все элементы, протекают в гармонии с божественным духом, 
тогда наша земля и все относящееся к ней наслаждаются плодоносным периодом. 
Сокровенные силы растений, животных и минералов магически симпатизируют с 
“высшими натурами”, и божественный дух человека в совершенстве осведомлен об 
этих “низших”. Но в течение неплодоносных периодов последние теряют свою 
магическую симпатию, а духовное зрение большинства людей настолько слепнет, что 
человек теряет всякое понятие о высших силах своей собственной божественной 
души. Мы находимся в бесплодном периоде; восемнадцатое столетие, в течение 
которого с неотразимой силой разразился всеобщий скептицизм, перенес его, как 
заразную болезнь, в девятнадцатый век. Божественный разум затуманен в человеке; 
только его животный мозг один философствует. 
     Прежде магия была всеобъемлющей наукой, целиком находящейся в руках 
священнодействующего ученого. Хотя основа ее ревниво охранялась в святилищах, 
ее лучи освещали все человечество. Иначе, как же объяснить эту чрезвычайную 
тождественность “суеверий”, обычаев, традиций и даже сентенций, повторяющихся в 
народных пословицах и широко рассыпанных от одного полюса до другого, так что 
мы находим в точности те же самые идеи как у татар и лапландцев, так и у южных 
национальностей Европы, у обитателей российских степей и туземцев Северной и 
Южной Америки? Например, Тэйлор нам наглядно доказывает, что одно из изречений 
Пифагора: “Не вороши в огне мечом”, — распространено среди ряда национальностей,
 которые не имели ни малейшего соприкосновения друг с другом. Он цитирует Де 
Плано Карпини, который обнаружил, что это изречение было в ходу у татар уже в 
1246 г. Татарин ни за какие деньги не согласится ткнуть ножом в огонь и 
коснуться его любым отточенным или заостренным инструментом из боязни порезать 
“голову огня”. Камчадалы северо-восточной Азии также считали это великим грехом.
 Индейцы племени сиу Северной Америки не осмеливаются коснуться огня ни иголкой,
 ни ножом, ни каким-либо другим острым инструментом. Того же самого опасаются 
калмыки, а абиссинец скорее обожжет свои локти в огне, чем использует 
поблизости огня нож или топор. Все эти факты Тэйлор так же называет “просто 
любопытными совпадениями”. Макс Мюллер, однако, думает, что они много теряют в 
своей силе от того факта, что “на дне их покоится пифагорово учение”. 
     Каждое изречение Пифагора, подобно многим древним изречениям, имеет 
двойное значение; и в то время, как оно обладало оккультным физическим 
значением, выраженным буквально в его словах, оно заключало в себе нравственное 
наставление, которое объяснено Ямвлихом в его “О пифагорейской жизни”. Это “Не 
вороши в огне мечом” является девятым символом в “Поучениях” неоплатоников. 
      “Этот символ”, — говорит он, — “призывает к благоразумию”. Он указывает 
на “неуместность употребления резких слов по отношению к человеку, полного огня 
и гнева, на вред спора с ним. Ибо часто невежливыми словами вы возбуждаете 
невежественного человека, от чего страдаете сами... Гераклит также 
свидетельствует об истине, скрытой в этом символе, ибо он говорит: “Трудно 
побороть гнев, но что бы то ни было, это следует делать для искупления души”. И 
правильно он говорит это. Ибо многие, дав волю своему гневу, изменили состояние 
своей души и предпочли смерть жизни. Но правильно управляя своим языком и 
сохраняя спокойствие, ты создашь дружбу из раздора, огонь гнева будет потушен, 
и вы докажете, что вы сами не лишены ума” [75]. 
     Иногда у нас возникали опасения; мы ставили под сомнение беспристрастность 
нашего собственного суждения, нашу способность к вызывающей уважение критике 
трудов таких гигантов, как некоторые из современных философов — Тиндаля, Гёксли,
 Спенсера, Карпентера и некоторых других. В нашей неумеренной любви “к людям