любовные связи протоплазм и жалуются на кокетливое непостоянство “сил”, которые 
так провокационно играют в прятки с нашими серьезными профессорами в великой 
драме жизни, называемой ими “корреляцией сил”. Провозгласив материю 
единственной самодержавной царицей Беспредельной Вселенной, они насильно лишают 
ее супруга и помещают вдовствующую королеву на великий трон природы, покинутый 
изгнанным духом. А теперь они стараются заставить ее показаться такой 
привлекательной, как только можно среди воскурений и поклонений в святилище, 
которое они сами построили. Разве они забыли или совсем не знают того факта, 
что при отсутствии его законного владельца этот трон ничто иное, как гроб 
повапленный, внутри которого все гниль и разложение! Что материя без 
оживляющего ее духа есть только “грубое испражнение”, выражаясь герметическим 
термином; что она ничто другое, как бездушный труп, чьи конечности для того, 
чтобы двигаться в нужном направлении, требуют присутствия разумного водителя в 
великой гальванической батарее, называемой ЖИЗНЬЮ! 
     В чем же, в особенности, познания нынешнего века так превосходят познания 
древних? Когда мы говорим “познания”, мы не имеем в виду блестящих и ясных 
определений, которые современными учеными присвоены даже самым пустяковым 
деталям по каждой отрасли науки, как бы мала она ни была; мы не имеем в виду 
названий для каждого нерва и артерии в человеческом и животном организмах, 
обозначений для каждой клетки и волокна в растении; мы имеем в виду философское 
окончательное выражение каждой истины в природе. 
     Величайших философов древности обвиняют в неглубоком и поверхностном 
знании как раз этих деталей точной науки, которыми современники так много 
хвастают. Платон объявлен различными его комментаторами совершенным невежою по 
части знаний, касающихся анатомии и функций человеческого тела; он якобы не 
знал ничего о роли нервов в передаче ощущений и не был способен ни на что 
лучшее, как на высказывание необоснованных суждений по этому поводу. Он просто 
обобщал деления человеческого тела, говорят они, и не дал ничего похожего на 
анатомические факты. Что касается его взгляда на человека, как на микрокосмоса, 
являющегося, по его идее, изображением макрокосмоса в миниатюре, то это слишком 
трансцендентально, чтобы наши материалистические скептики стали уделять ему 
хотя бы малейшее внимание. Идея, что строение человека так же, как и вселенной, 
образовано из треугольников — кажется абсурдной и смешной нескольким его 
переводчикам. Один единственный из последних профессоров Джовитт в своем 
предисловии к “Тимею” честно замечает, что современный физик-философ “едва ли 
признает заслугу быть теми “костьми”, из которых он сам поднялся к высшему 
знанию” [30, т. II, с. 508]; забывая, как много помощи получили физические 
науки сегодняшнего дня от метафизиков древности. Если, вместо споров и указаний 
на недостаточность и иногда отсутствие терминологии у Платона и также строго 
научных определений в его трудах, мы начнем тщательно анализировать их, то в 
одном только “Тимее” мы обнаружим, несмотря на его ограниченные размеры, 
зародыши всех новых открытий. Кровообращение и закон всемирного тяготения в 
“Тимее” ясно упомянуты, хотя первый из этих фактов, может быть, не так ясно 
обрисован, чтобы противостоять повторным атакам современной науки; ибо, по 
словам профессора Джовитта, открытие, что кровь вытекает с одной стороны сердца 
по артериям, чтобы вернуться в него с другой стороны по венам, не было ему 
известно, хотя Платон прекрасно был осведомлен о том, “что кровь находится в 
постоянном движении”. 
     Метод Платона, подобно геометрическому, был методом суждений, идущих от 
всеобщего к частному. Современная наука напрасно ищет первопричину в 
перемещениях молекул; Платон искал и находил ее среди величественно 
проносящихся миров. Ему было достаточно знать великий план творения и быть в 
состоянии проследить самые мощные движения вселенной через их изменения до их 
конечных состояний. Мелкие подробности вселенной, наблюдением и классификацией 
которых с такой старательностью занимается современная наука, не привлекали 
внимания философов старины. Отсюда получилось, что в то время как 
мальчишка-пятиклассник из английской школы может более учено болтать о мелочах 
физической науки, чем сам Платон, с другой стороны, самый тупой из учеников 
Платона мог сказать больше о великих космических законах и их взаимоотношениях 
и мог продемонстрировать гораздо лучшее знакомство с ними, а также управлять 
оккультными силами, скрытыми за этими законами, чем наиболее ученый профессор 
наиболее знаменитой академии наших дней. Этот так мало понятый факт, которого 
не заметили и не оценили переводчики трудов Платона, объясняет все это 
самовосхваление, в какое впадаем мы, современники, когда говорим об этом 
философе и о подобных ему. Приписываемые им ошибки по анатомии и физиологии 
преувеличены чрезмерно, чтобы удовлетворить наше самолюбие на идее о нашей 
превосходящей учености, и вследствие этого мы упускаем из виду блеск и красоту 
разума, которыми украшены века прошлого, словно кто-то в воображении стал 
увеличивать солнечные пятна до того, что это яркое светило оказалось полностью 
в затмении. 
     Невыгодность современных научных исследований проявляется в том факте, что 
в то время, как мы имеем названия для наиболее незначительных частиц минералов, 
растений, животных и человека, — наимудрейший из наших учителей не в состоянии 
сказать нам ничего определенного о той жизненной силе, которая производит 
изменения в этих царствах природы. Нет необходимости приводить другие 
подтверждения к сказанному, чем те, которые по этому поводу высказаны самими 
высшими авторитетами науки. 
     Немало требуется мужества человеку, занимающему видное положение в мире 
науки, чтобы справедливо воздать должное достижениям древних перед лицом 
широкой публики, которой не хочется ничего другого, как их унижения. Когда мы