, и в этой новой форме она сослужила хорошую службу миру. При виде 
жестокого отношения к слабому человек разражался гневом; при виде 
несправедливости, он негодовал и восставал против нее, и таким образом он 
постепенно очищал свой гнев от многих примесей; в прежних жизнях он гневался за 
себя, он возмущался, когда его лично оскорбляли, и платил ударом за удар, но 
задолго до вступления в Преддверие он научился побеждать в себе зверя и давно 
уже перестал платить злом за зло и ненавистью за ненависть. Очистив гнев от 
элемента личного, он стал негодовать не тогда, когда его оскорбляли, а когда на 
его глазах обижали ком-либо другого; не столько свои, сколько чужие страдания 
стали вызывать в нем протест. При виде жестокости по отношению к существу 
слабому и беззащитному, он бросался на обидчика и спасал слабого от насилия. 
Таким образом, он пользовался высшими эмоциями для того, чтобы овладеть 
низшими; благородно направленная страстность поработила его животную природу, 
он перестал гневаться за себя и негодовал лишь за тех, кому желал помочь. Он 
давно признал служение своим долгом; один же из способов служения в мире — 
борьба с угнетателями. Он сражался за слабых и обездоленных, он горячо 
восставал против зла и неправды и совершал в мире работу героя. Но в тихой 
атмосфере Преддверия, в свете исходящих из Святая Святых лучей совершенного 
сострадания нет места для гнева, даже если гнев и очищен от личного раздражения.
 Ученик должен научиться понимать, что те, которые творят зло, также его братья 
и что, совершив зло, они страдают больше, чем терпящие от них обиду; он 
начинает понимать, что это благородное негодование, эта страстная ненависть ко 
всякой неправде, этот бескорыстно пламенеющий огонь не может быть свойством 
души, неизменно тяготеющей к Богу, ибо Божественная Любовь любит всех детей, 
которых посылает в мир, на какой ступени развития они бы ни стояли. 
Божественная Любовь, из которой все изошло, не имеет ничего вне себя. Она 
разлита во всей вселенной; она пребывает и в сердце злодея, и в сердце святого. 
В Преддверии человек должен уметь за скрывающимися покровами видеть 
Божественное, ибо здесь духовные очи должны открыться, и между душой и "я" 
других людей не должно быть более стен; благородное негодование должно 
очиститься от гнева и превратиться в одну святую силу помощи всем; в своей 
совершенной чистоте она готова помочь и тирану, и рабу, и тому, кто угнетает, и 
тому, кто угнетен, ибо Спасители мира не выбирают, кому служить. Те, кто желают 
стать Слугами всех, не должны никого ненавидеть. То, что было когда-то гневом, 
очистившись, превратилось в покровительство слабым, в безличную борьбу со злом, 
в совершенную справедливость ко всем. 
То же, что он сделал с гневом, человек должен сделать и с любовью. На низших 
ступенях любовь его проявлялась в бедной, неприглядной и убогой форме; она 
стремилась только к удовлетворению себя и мало заботилась о любимом существе. 
По мере того, как душа росла, любовь изменялась, она облагораживалась, делалась 
менее эгоистичной и начинала обращаться к высшим сторонам любимого существа; 
внешняя сторона утрачивала свое значение, и любовь, некогда чувственная, 
сделалась чистой и нравственной. В Преддверии она должна еще очиститься; она 
должна освободиться от всякой исключительности. Очищаясь от личных примесей, 
расширяясь и все сильнее разгораясь, любовь будет стремиться не брать, а как 
можно больше давать другим. Делаясь все более и более божественной, любовь 
будет устремляться туда, где нужда сильнее, а не туда, где она может получить 
больше взамен. 
В течение этого очистительного процесса душа будет строго проверять себя, и, 
служа человечеству, она будет постоянно спрашивать себя: нет ли чего-либо 
личного в ее служении? Если окажется, что душевная ее деятельность тонко 
переплетена с самостью, что она менее занята успехом дела, чем успехом 
действующего лица; если, потерпев неудачу и видя успех другого, она вместе с 
радостью за успех дела испытает долю разочарования, она узнает, что в ее 
служении все еще есть личная примесь; если бы она служила совершенно 
бескорыстно, у нее не было бы и мысли о своем участии в успехе дела. Если 
неудача хотя на миг затуманила душевную жизнь, лишая обычного мира и бодрости, 
то это ясный признак, что работа очищения еще не закончена и душевные очи еще 
не прозрели. Если испытывая и измеряя свою любовь, душа заметит в себе легкую 
дрожь разочарования при встрече с равнодушием и непониманием, и поток любви 
готов податься назад и приостановиться, потому что те, кому она дает свою 
любовь, не отвечают такой же любовью, то эта душа, суровая к себе и 
сострадательная к другим, поймет, что в ее любви есть еще тонкая примесь 
элемента личного, что она еще не нашла той высшей радости, которая заключается 
в одном акте давания. Тогда она снова принимается за труд очищения и снова 
трудится, пока не научается давать свою любовь без единой мысли о награде или 
ответе; ибо воистину она знает, что больше всего потребности в любви у того, 
кто мало умеет любить, и что больше всего нуждаются в ней те души, которые еще 
ничего не умеют давать взамен. 
Так душа сознательно трудится и растет, очищая свою низшую природу неустанными 
усилиями и неумолимой требовательностью; ибо она никогда себя не сравнивает с 
теми, которые ниже, а с Теми, кто выше; ее очи всегда устремлены на Тех, кто 
достиг вершины, а не на тех, что еще только поднимаются к внешней ограде. Ни на 
одно мгновение душа не может остановиться, отдохнуть," она не может успокоиться 
и быть довольной, пока не увидит своего приближения к Цели, пока не почувствует,
 что перестала противиться святым силам Света, льющимся на человечество из 
Сердца вселенной. 
В Преддверии человек искушается не пороками, а своими добродетелями; тонкий 
соблазн является ему в небесных образах, в форме того, что в нем есть самого 
великого и благородного. Из-за недостатка знаний, добродетели обращаются в 
искушения, ибо человек перерос ту черту, за которой порок мог бы задеть или 
соблазнить