выступает рефлективная задумчивая манера его поведения, отмеченная 
застенчивостью и даже страхом перед незнакомыми объектами. Очень рано 
появляется тенденция отстаивать свои права над знакомыми объектами и пытаться 
овладеть или управлять ими. Ко всему неизвестному такой ребенок относится с 
недоверием: внешние влияния обычно воспринимаются с сильным сопротивлением. 
Ребенок желает все делать своим путем и ни при каких условиях не будет 
подчиняться тому правилу, которое он не может понять. Когда он задает вопросы, 
то делает это не из любопытства или желания произвести впечатление, но потому 
что хочет, чтобы имена, значения, смыслы и объяснения давали ему субъективную 
защиту против объекта. Я наблюдал интровертного ребенка, который сделал свои 
первые попытки выйти на прогулку лишь после того, как изучил имена всех 
предметов в комнате, до которых он мог дотронуться. Таким образом, характерная 
оборонительная установка, которую взрослый интроверт проявляет по отношению к 
объекту, может быть подмечена у интровертного ребенка очень рано; точно так же 
можно очень рано обнаружить у экстравертного ребенка уверенность в себе и 
инициативу, счастливую доверительность в своих взаимодействиях с предметами. 
Это, действительно, основная черта экстравертной установки: психическая жизнь, 
так сказать, разыгрывается у индивида снаружи, в объектах и объективных 
взаимодействиях. В крайних случаях возникает даже некий вид слепоты к своей 
собственной индивидуальности. Интроверт, напротив, всегда действует так, как 
будто объект обладает превосходящей силой, против которой он должен себя 
защищать. Его реальный мир это мир внутренний. 
Тем не менее печально, что оба типа склонны отзываться друг о друге крайне 
нелестно. Это обстоятельство немедленно поражает всякого, кто занимается этой 
проблемой. И причина кроется в том, что сами психические ценности имеют 
диаметрально противоположную локализацию у этих двух типов. Интроверт видит все 
мало-мальски ценное для него в субъекте — то же самое экстраверт видит в 
объекте. Эта зависимость от объекта кажется интроверту знаком величайшей 
неполноценности, в то время как для экстраверта озабоченность субъектом 
выглядит ничем иным, как инфантильным аутоэротизмом. Отсюда и неудивительно, 
что оба типа часто вступают в конфликт. Это не мешает, однако, большинству 
мужчин жениться на женщинах противоположного типа. Такие браки ценны в смысле 
психологического симбиоза и могут длиться «вечно», если партнёры не пытаются 
найти взаимное «психологическое» понимание. Но эта фаза понимания составляет 
нормальное развитие любого брака при условии, что партнеры имеют необходимый 
досуг или потребность в развитии, хотя даже при наличии обоих этих условий 
требуется известное мужество, поскольку существует риск разрушения супружеского 
мира. При благоприятных обстоятельствах эта фаза в жизненной судьбе обоих типов 
наступает автоматически, по причине того, что каждый тип является примером 
одностороннего развития. Один развивает только внешние отношения и пренебрегает 
внутренними — другой развивается изнутри, а внешнее оставляет в застое. В 
определенное время у индивида возникает потребность развить то, что пребывало у 
него в запустении. Развитие приобретает форму дифференциации определенных 
функций, к которым я должен теперь перейти в обзоре их значения для 
типологической проблемы. 
Сознательное психическое есть средство для адаптации и ориентации и состоит из 
ряда различных психических функций. Среди них можно выделить четыре основных: 
ощущение, мышление, чувство, интуиция. В ощущение я включаю все восприятие с 
помощью чувственных органов; под мышлением я имею в виду функцию 
интеллектуального познания и формирования логических заключений; чувство — 
функция субъективной оценки, интуицию я понимаю как восприятие с помощью 
бессознательного или восприятие бессознательных содержаний. 
Настолько, насколько позволяет мой опыт, эти четыре базовых функции кажутся мне 
достаточными, чтобы выразить и представить многочисленные виды сознательной 
ориентации. Для полной ориентации все четыре функции должны сотрудничать на 
равных: мышление облегчает познание и суждение, чувство говорит нам, в какой 
степени и как та или иная вещь является для нас важной или не является таковой, 
ощущение должно передавать нам с помощью зрения, слуха, вкуса и т. д. сведения 
о конкретной реальности, а интуиция позволяет нам угадывать скрытые возможности 
в подоплеке происходящего, поскольку эти возможности также принадлежат 
целостной картине данной ситуации. 
В действительности, однако, эти базовые функции весьма редко или никогда не 
дифференцируются единообразно и равно согласно нашему хотению. Как правило, 
одна или другая функция занимает главное место, в то время как остальные 
остаются недифференцированными на заднем плане. Таким образом, существует много 
людей, ограничивающих себя восприятием простой конкретной реальности, без 
какого-то размышления о ней или принятия в расчет определенных чувственных 
оценок. Их также весьма мало волнуют возможности, скрытые в ситуации. Таких 
людей я описываю как ощущающие типы. Другие ориентированы исключительно тем, 
что думают, и попросту не способны приспособиться к ситуации, которую они не 
могут понять интеллектуально. Таких людей я называю мыслительными типами. 
Третьи, в свою очередь, во всем руководствуются исключительно чувством. Они 
просто спрашивают себя: приятна ли им та или иная вещь или неприятна, и 
ориентируются по своим чувственным впечатлениям. Это чувствующие типы. Наконец, 
интуитивы не обеспокоены ни идеями, ни чувственными реакциями, ни реальностью 
предметов, а целиком отдают себя во власть соблазнительных возможностей и без 
сожаления оставляют те ситуации, в которых не «чуют запаха» возможностей новых. 

Каждый из этих типов представляет свой вид односторонности, тот вид, который 
усложнен спецификой интровертной или экстравертной установки, с ним связанной.