Искусство, театр, музыка — конечно же, наиболее подходящие профессиональные 
занятия для человека гуманитарного склада, к которым относится ЭИЭ.
   Я всегда очень любила быть в центре внимания, считала себя, да и теперь 
считаю, светской женщиной.
   Я не однолюб. У меня было много романов, которые быстро кончались, самый 
долгий из них тянулся полтора года. Чаще всего в меня влюблялись мужчины 
намного моложе меня. Должно быть, я сама способствовала этому, так как не люблю 
слишком взрослых, то есть, слишком скучных людей и поощряю любые речи, вплоть 
до всякой восторженной ерунды.
   Со своим начальником я долго конфликтовала, потому что он не мог создать 
хороших условий работы для своих подчиненных, часто проявлял недобросовестность 
и был необязателен. Однажды, после очередной стычки, я при всех обозвала его 
ничтожеством. Тем не менее, когда высокое начальство захотело меня сократить, 
он начал меня отстаивать. Конечно, после этого я перед ним извинилась, сделав 
это публично.
   Однажды она пришла домой вся взбудораженная, глаза трели — ей срочно 
необходимо было поделиться со мной свежими впечатления ми. Оказалось, что она 
возвращалась с работы в трамвае. Среди пассажиров возник разговор о тяжелом 
блокадном времени (дело происходило в Ленинграде). Она немедленно включилась в 
разговор, стала рассказывать подробности той тяжелой жизни, и так «погрузилась 
в воспоминания», что у нее заболело сердце. Кто-то предложил валидол, кто-то — 
нитроглицерин. Сочувствующие пассажиры ее утешали: «Ну что же теперь Вы так 
убиваетесь? Горю этим не поможешь. Вам надо беречь себя. Сейчас все самое 
трудное уже позади...»
   Ее так увлек собственный рассказ, что она, вероятно, не вспомнила о том, что 
мы с ней всю войну провели в эвакуации на Урале.
   В этом фрагменте очень живописно выглядит способность интуитивного подтипа 
ЭИЭ «выпадать» из реальности, ведь БИ — функция интровертная.
   Всегда мама была для меня недостижимым идеалом женщины: ее умение всегда и 
всех заставить себя уважать (несколько слов, тон — и все! При ней уже никто не 
закурит, не произнесет бранного слова). Ученики — ребята из интерната, сироты 
(многие — при живых родителях), повидавшие на своем веку много грязи, в грош не 
ставившие других учителей, — относятся к маме чуть ли не с обожанием. Меня 
восхищает ее искренность. Она замечательно поет (зал плачет, я видела). Я редко 
слышала, чтобы кто-нибудь умел так читать стихи, как мама, и вообще так 
говорить о своих чувствах. Она не боится самых сильных слов, и в ее устах они 
звучат настолько естественно, что даже дрожь берет. Если она любит — это видно, 
слышно и всем понятно. Если ненавидит — сомнений нет. Скрыть свои чувства она 
не может, даже если пытается.
   Она всегда несет с собой какую-то свежесть, как ветер в духоту.
   Ей непонятно, как я могу спокойно и дружелюбно разговаривать с валютной 
проституткой (ну и что же, что мы учились вместе?). Или как я могу не слышать, 
что за окном матерятся прохожие мужики. Пусть у нас интересный разговор — но 
они же матерятся, и громко! А мама — на грани слез: при ней матерятся, а она 
ничего не может сделать. А я даже не слышу — не меня матерят, и ладно. Тем 
более, что меня даже не видят. Но втайне я завидую маминой эмоциональности и 
считаю себя просто равнодушной.
   Его речь разительно отличалась от речи других людей: словечка в простоте не 
скажет! Обыкновенно у него получалось что-нибудь в таком роде:
   — Наталья Ивановна, я подвергаюсь прискорбной обструкции с Вашей стороны, в 
то самое время как она совершенно не заслужена мною...
   — Посмотри, Галина, как женщиной моей мечты, Натальей Ивановной, разбираема 
эта необозримая почта, удостоенная чести прийти в адрес нашего уникального 
агентства!
   Позднее он стал знаменит в нашем коллективе тем, что время от времени 
декламировал свои стихи, посвященные тем или иным людям. В этих стихах хромали 
и размер, и рифма, зато в них встречались на каждом шагу фразы типа:
   «Не просто суперсовершенство, а сверхгармония реальности...»
   «Прекрасногрудая блондинка...»
   «Весна мне ветром плюнула в лицо...»
   Ему вообще очень важно чувствовать, что к нему относятся с участием, что на 
него обращают внимание. Вот пример. Прибегает он на работу к середине дня, я в 
этот момент дозваниваюсь до абонента по телефону. Он — с порога:
   — Наталья Ивановна, мне сегодня были факсы?
   — Нет.
   Он или не слышит, или его не устраивает форма ответа, он подходит ближе:
   — Наталья Ивановна! Мне сегодня кто-нибудь звонил или передавал факс?
   Я уже слышу звонок на другом конце провода, отвечаю опять быстро:
   — Нет, нет.
   Одновременно — просматриваю свои записи к разговору. Он закрывает ладонью 
мои бумаги и говорит громко, раздельно, прямо глядя в глаза:
   — Наталья Ивановна, я хочу наконец выяснить, существует ли какая-нибудъ 
информация, переданная сегодня для меня людьми, находящимися в других городах?
   — Нет, голубчик, нет! И отойди, пожалуйста, от меня, не мешай работать. Алло.
..
   Он моментально вскипает, выходит на середину комнаты, находит взглядом 
человека, внимающего ему, и громко повествует о том, что я к нему опять 
несправедлива, что я саботирую его работу, а он, между прочим, себя не жалеет 
ради нашего родного агентства...
   Я говорю себе, что не должна на него обижаться. Такое же отношение к нему я