надеждами, полностью была погружена в себя, как бы созерцая окружающее и 
оставляя в сердце только то, что задевало струны души: взгляд любимого человека,
 потрясающая симфоническая (или другая) музыка, рождающая образы, стихи, 
дневниковые записи... Идя по улице, она витала совсем в иных сферах и поэтому 
не замечала знакомых. Приходя в свою комнату в общежитии, она мечтала лишь о 
полнейшем покое — особенно об одиночестве! — чтобы смаковать его, слушая 
любимую музыку. Только в эти моменты она ощущала себя самой собой, не 
подстраивалась ни под кого («Как это мерзко!») и наслаждалась естественностью 
обстановки.
   Соседка по комнате (психотип Дюма) не любила мечтать. Лишь иногда ее 
посещали воспоминания детства, и они вдвоем предавались им, находя много общего,
 когда вспоминали детские игры... Но Дюма это быстро надоедало, ее больше 
интересовало настоящее — то, что происходит в данный момент у кого то за 
стенкой, на кого и как посмотрел сегодня одногруппник, и как Оля плохо варит 
суп — она никогда бы не стала такой есть, и какая Неля забитая, а Толечку никто 
не полюбит, потому что он «стремный». В общем, ее страстью было обсудить всех 
знакомых. Она очень радовалась, когда к ней в гости приходили соседки, бойкие 
на язык, и они начинали долгие, подробные, «красочные» разборки знакомых, при 
этом почти никто не оставался обделенным их вниманием.
   Как же раздражали эти посиделки Есенина! Эти ежедневные проблемы Дим, Стасов,
 Нин... Все это порядком действовало ей на нервы. Конечно, ее интересовала лишь 
она сама и 5-6 любимых ею людей... Остальной мир был, в сущности, безразличен.
   Девушка-Дюма постоянно заботилась о чистоте в комнате, но, с точки зрения 
Есенина, эта чистота была какой-то «помешанной», «зациклившейся». Дюма же 
раздражало то, что Есенин ведет себя «неряшливо, просто глумится над ее трудами,
 ничего не делает, пока не напомнишь!» Это ее иногда доводило до бешенства, и 
она начинала орать на Есенина, чтобы вывести ее из «состояния апатии», как ей 
казалось. А девушка Есенин просто забывала об окружающем! Ей нужно было 
спокойно, без раздражения и крика, намекнуть на бытовые обязанности... Что же 
она должна была чувствовать, когда, находясь в состоянии душевного потрясения, 
озарения, с широко раскрытыми глазами и бьющимся сердцем, только-только написав 
строки:
   Ты — мой символ, мой смысл,
   мой образ, мой свет,
   Ты — изумление,
   ты — озарение...
   и т. д.,
   вдруг слышала вопль Дюма: «Какая сволочь опять не вынесла мусор?! Неряхи!!»— 
что она тут могла сделать? — она просто плашмя разбивалась лицом об асфальт 
(так ей казалось), у нее начинали дрожать руки, голос. Чувствуя себя морально 
подавленной этой «приземленной» девицей, она едва удерживалась от физической 
расправы, от желания запустить чем-нибудь в ее дурную голову, заломить ей руку 
(что, впрочем, она как то и сделала), лишь бы заставить замолчать этого изувера,
 грубо убившего ее музу! И, держа заломленную руку, Есенин ласковым голосом 
говорила Дюма:
   — Можно было и понежнее попросить меня вынести мусор, я с детства не выношу, 
когда на меня орут!
   Надо ли описывать чувства Дюма:
   — Неряха необщительная! Доводит до белого каления! На замечания не реагирует,
 да еще и лезет в драку! И это — девушка!
   Однажды Есенин провела весь день в трагическом настроении. Вспомнились 
друзья, предавшие се, дом, который так далеко... Сердце щемило. Она открыла 
окно. Вечерело... Звезды...
   Нашла какую то веревочку на полу. Спички. Подожгла ее... Пополз огонек. 
Прекрасный, живой огонек на фоне вечернего неба! Она сконцентрировала на нем 
свое внимание. Вот — жизнь. Она так же сгорает, она быстротечна... Остальное — 
смерть... Звезды... Стало немного легче. Боль как будто ушла, передалась этому 
огню... Возникли строки:
   Я вижу краски разнузданно-яркие,
   Я вижу образы выпукло жаркие,
   Я вижу блики, серебряно жгучие,
   Я вижу бездну, маняще-тягучую...
   Тут срывается в комнату Дюма, кашляет от дыма, кричит:
   Да что это за соседка! Сжигает мои шнурки!! Открывает окно на морозе, а я 
каждую ночь вынуждена спать в носках!!!
   Есенин:
   — Пожалуйста, не кричи, у меня трагическое настроение.
   Дюма продолжает кричать:
   — У тебя вечно трагическое настроение! Тебе наплевать на других!
   Можно было бы привести еще много примеров, но стоит ли? Очень уж они разные, 
эти девушки.
   Этот рассказ блестяще характеризует психотип Есенина. Дюма описан, пожалуй, 
с некоторым пристрастием — отношения явно накалены, и обычная конформность Дюма,
 стремление уладить все конфликты здесь, увы, исчерпаны от постоянного 
непонимания.
   Внимательный читатель, очевидно, уже понял, в чем причина конфликтов: в 
общении постоянно сталкиваются функции 1-х каналов. Мечтательность Есенина 
никак не может поладить со стремлением к чувственному комфорту Дюма. Результат: 
через функцию 2-х каналов — этику эмоций — выливаются негативные чувства! Это 
последнее обстоятельство весьма интересно: оказывается, одинаковые функции с