|
оценки на контрольных и на экзаменах он обычно получал ниже, так как очень
боялся проверок. И при знаниях на «хорошо» и на «отлично» он пересдавал в
среднем по два экзамена за сессию...
Было заметно, что он занимается чуть ли не постоянным самобичеванием. Он
злился на себя даже тогда, когда на кого-то обижался, хотя для того, чтобы его
обидеть, надо было очень постараться, но и мириться с ним после этого было
нелегко. Я помню, как однажды сильно задел его своим легкомыслием, так он три
дня не обращался ко мне ни с одной просьбой. Но если обида забыта, то она
забыта раз и навсегда.
Единственное, чего он, по-видимому, не мог, забыть, так это обиду на себя. У
него был явный комплекс неполноценности.
Ужасно скованно он держал себя с девушками. Как он сам говорил, его пугала
жестокость нашего времени, он уставал от работы над собой, устал от жизни,
устал от того, что некоторые ребята стали к нему неважно относиться из-за его
замкнутости. И вот, как потом выяснилось, он еще в ноябре решил покончить с
собой. Но все еще чего-то ждал, какого-то чуда под Новый год, а первого января
как бы в шутку сказал: «Я подписал себе приговор».
Это оказалось не шуткой. Правда, он все не мог решиться, и последним толчком
оказалась двойка на экзамене. Он знал этот предмет намного лучше меня, по сути
дела, он весь мне его объяснил, когда мы с ним готовились... Но я получил
«четыре», а он — «два». И он сказал, что уверился в том, что не способен
учиться в университете, а уж интеллигент-то из него точно не получится. «И
вообще, — сказал он, — я еду домой».
Вечером он сообщил, что купил билет на тот день, когда у нас будет следующий
экзамен. В последующие дни, пока мы готовились к экзамену, он большей частью
лежал и глядел в потолок либо ходил по магазинам и покупал там всяческие
студенческие деликатесы, что называется, кормил нас. Очень мало говорил, еще
меньше, чем обычно, и очень хорошо скрывал свое настроение. За день до экзамена
В. купил бутылку хорошего вина, и мы выпили за то, чтобы он поскорее
возвращался, хотя он говорил, что будет трудно с деньгами и он, наверное, не
сможет нас навещать. Мы были очень огорчены и на экзамен пошли с тяжелым
сердцем. В. сказал, что, когда мы вернемся с экзамена, он уже уедет. Он все
хорошо рассчитал и все предусмотрел, и если бы не цепь случайностей, его план
вполне бы удался...
Я появился дома часов на шесть раньше, чем он предполагал. Он уже истекал
кровью, перерезав себе вены. Оставил письмо, в котором извинялся перед нами;
писал, что очень устал от собственной неполноценности и от мира. Просил
простить его.
Его удалось спасти. После курса лечения за ним приехала мать, они пожили у
нас, причем все старались обходить эту скользкую тему. Мы выхлопотали ему
академотпуск и ждем его возвращения в сентябре. Очень ждем. Мы звоним ему, он
пишет нам письма, где часто извиняется, отправляет нам посылки. Один раз, когда
мы случайно упомянули в письме о финансовых проблемах, он выслал нам перевод и
написал, что обидится, если мы отошлем его обратно. В больнице ему очень
помогли, но сейчас его гложет чувство вины перед нами и перед родителями. Но
все же он очень хочет вернуться сюда и больше не повторять ошибок.
Этот драматический рассказ во всей полноте иллюстрирует те трудности, с
которыми часто живет представитель психотипа ЭИИ, особенно, если, как в этом
случае, он принадлежит к сильно интровертированному этическому подтипу.
Я сильно обидела его, а теперь... Лучше бы он накричал на меня, выгнал! Но
он ходит, как автомат, подчеркнуто вежливо здоровается и делает вид, что мы
почти незнакомы... Я знаю девушку, которую он любит. Он долго мучился, изводил
себя, не зная, сможет ли надеяться на ответное чувство. Наконец написал ей
письмо с признанием. Оно осталось без ответа. Сейчас он не упоминает имени этой
девушки, не желает ничего о ней слышать, но я уверена, что его чувства не
изменились...
Я обычно испытываю неловкость в общении с новыми людьми, никогда не перехожу
на «ты» первым. Любая фамильярность с незнакомым человеком для меня неприемлема.
Я сам люблю планировать и с легкостью принимаю чужой порядок. К примеру,
дисциплину военной кафедры мне легко выполнять, в то время как для соседа по
парте это просто невыносимо (сосед — СЭИ).
Сказав бестактность, я долго не могу об этом забыть. Скажем, в девятом
классе на школьной конференции по химии одна из докладчиц постоянно неверно
выговаривала термин «галоген». Тогда я — как мне показалось, весьма язвительно,
— попросил уточнить, что она понимает под понятием «гоголен». С тех пор прошло
более пяти лет, другой бы об этом забыл, а я стараюсь с тех пор семь раз
подумать и лишь затем задать вопрос, который может задеть собеседника...
Однажды мне дали прослушать пластинку. Когда пришло время ее возвращать, я
заметил, что угол конверта слегка замят, но я не мог вспомнить, был ли конверт
таков, когда я брал его. Тогда мне пришлось покупать точно такой же диск, чтобы
возвратить новый конверт, хотя хозяин даже не взглянул на него, так что все
равно дефект оказался бы незамеченным. Но в любом случае совесть моя осталась
чиста, и это для меня оказалось куда важнее картона...
В те годы студентов каждое лето в обязательном порядке отправляли на
сельхозработы, денег не платили, а только кормили. Заинтересованности в такой
работе, конечно, не было. Тем летом наш курс отправили работать на целину, а
мне, поскольку я много болела, заменили эту поездку мелиорацией в Ленинградской
области, поближе к дому. Так случилось, что я поехала работать с другим
факультетом и незнакомыми мне ребятами. Когда потребовалось выбрать бригадира,
эти парни (а их было большинство в бригаде), весело гогоча, указали на меня — я
|
|