ии. Со времени убийства Кирова режим практически беспрепятственно 
создавал те политические институты (верховенство коммунистической партии над 
всеми остальными органами в государстве; уникальная концентрация власти в руках 
правящей партии; сведение избирательной процедуры и всех советских органов к 
роли "декоративных"; навязывание определенных социальных ролей СМИ, профсоюзам, 
церкви и т.д.), которые помогли ему обрести статус структуры самодержавного 
правления.
  Но с другой стороны, как это не покажется парадоксальным, именно в 
бесконтрольности и безнаказанности сталинизма заключалась его внутренняя 
ущербность и ограниченность. Ресурсы, которые он использовал, оказались, в 
основе своей, невозобновимыми. И речь в данном случае — отнюдь не только о 
природных богатствах и экологическом равновесии, что само по себе, конечно, 
весьма существенно. Основная проблема режима видится в невозобновимости 
задействованных им человеческих ресурсов, в его безоглядной ориентации, во-пер
    191
    
вых, на трудовой энтузиазм и моральное стимулирование, а во-вторых, на жесткое 
принуждение. И тот, и другой способы есть экстенсивная эксплуатация работника, 
его мобилизация, которая поначалу служила источником политической стабилизации, 
но со временем превратилась в непреодолимое для решения таких задач препятствие.
 Мобилизация не может не убивать в конечном счете стимулы трудовой активности. 
Доказательства этого простого тезиса обнаружились уже к концу 30-х годов и, 
особенно, после смерти "вождя". Чем дальше, тем очевиднее становился крах 
предпринятых режимом попыток лишить работника всяческой инициативы к свободы, 
сохранив, одновременно, высок ими темпы экономического роста. Воспользовавшись 
слабостью социокультурных связей в обществе, режиму удалось свести к минимуму 
ту угрозу, которая теоретически могла исходить со стороны осознавших свои 
экономические и политические интересы социальных слоев. Но возникла 
непредусмотренная ранее угроза совершенно иного характера — оказалось, что 
теперь для поддержания экономической эффективности режиму недоставало как раз 
прочности социокультурных ценностей (лежащих в основе любой, и в том числе, 
экономической активности и формирующих необходимые для такой активности 
внутренние стимулы), слабость которых лежала в основе его возвышения и 
первоначального могущества. Будучи мобилизационным по своей природе, сталинизм 
исходил из жесткого, линейного представления о повышении производительности 
труда (в народе такое представление метко обозначено при помощи формулы: "бери 
больше, кидай дальше"), не допускавшего никакой "самодеятельности". Пробуждение 
такой самодеятельности с неизбежностью вело к подрыву мобилизационного и 
контрольного потенциала правящих верхов, к ослаблению сложившейся модели 
политической стабильности.
  Таким образом, главной причиной ослабления и последующего падения 
тоталитаризма оказалась его ригидность как системы и соответствующая такой 
ригидности слепота, неспособность увидеть и своевременно устранить возникшие 
опасности. Именно эта ригидность системы, жесткая эксплуатация ее 
невозобновимых социальных и людских ресурсов лежит в основе и ее внешней 
уязвимости. Тоталитарная система, возникнув на идее преодоления международного 
отставания, перестает по мере своего укрепления и окостенения осознавать 
воздействие внешнего окружения. Отгородившись "китайской стеной" от своего 
собственного народа и соорудив "железный занавес" на границах с внешним миром, 
тоталитарный режим утрачивает всякую возможность измерять свои успехи в 
соответствии с общепринятыми в мире критериями. Долгое время внушая народу свою 
гениальность и непогрешимость, режим наш поверил в это, окончательно лишившись 
    192
    
слуха и зрения. Примеров такой слепо-глухоты и связанных с этим последствий 
огромное множество. Фанатическая и ничего не имевшая с реальностью вера Гитлера 
в возможность скорого господства над миром — один из таких примеров. Другой 
пример — неспособность Сталина увидеть после Второй мировой войны, что 
экономическая конкурентоспособность больше не определяется количеством 
производимого чугуна и стали, что необходим принципиально новый, 
постиндустриальный технологический прорыв, что только этот прорыв в состоянии 
поддерживать экономику СССР на уровне мирового развития. Причем, такая внешняя 
слепота сталинского режима — лишь результат его слепоты внутренней, 
проглядевшей возможности развития производственной гибкости и эффективности на 
основе материально-экономического стимулирования.
  Главная угроза тоталитаризму заключена в нем самом, в системе, не имеющей 
никаких сдержек и противовесов, непрерывно стремящейся сократить разрыв между 
мечтой и реальностью, системе, с глубоким презрением относящейся к чувству меры 
и не признающей таких подтвержденных вековым человеческим опытом добродетелей, 
как толерантность, верность традициям, хозяйственная самостоятельность. 
Результатом стал полный распад общества и его вырождение в суррогат, населенный 
маргиналами и люмпенами, утратившими всякий интерес к производительной 
деятельности, привыкшими существовать за счет государства и абсолютно 
неприспособленными к жизни в условиях свободы и независимости.
    Разновидности тоталитаризма
  Среди всех когда-либо существовавших в мире тоталитарных режимов могут быть 
выделены, по меньшей мере, три основные разновидности. Во-первых, это 
национал-социализм, прежде всего, в Германии. Во-вторых, коммунизм, оказавшийся 
значительно более распространенным и исторически устойчивым. Два наиболее 
очевидных и бросающихся в глаза примера — СССР и Китай, однако в этом же ряду 
исследователи нередко называют