| |
чами она выполняли и хозяйственные функции. Семья была одновременно
и очагом в смысле кухни и стола, приготовления запасов, одежды, необходимых для
хозяйства предметов и т.п. В прошлом она была целой хозяйственной единицей, или,
говоря языком экономистов, замкнутым натуральным хозяйством. С развитием
капитализма ее хозяйственные функции сокращались. Машина, торговля и магазины
отняли у нее множество хозяйственных дел. Не раз воспетый семейный обед, или
чай, или кофе, с прекрасной хозяйкой за столом, с радушным хозяином и милыми
детьми — этот образ отходит в прошлое. На место их приходят прозаические
рестораны, кафе и столовые, чем плотнее население, чем крупнее центр и город,
тем быстрее выживают эти публичные учреждения старый, милый образ застольных
семейных картин.
И чем оживленнее и крупнее город, тем резче отмечается этот процесс и,
нет сомнения, будет расти все больше и больше. Выходит, что и с этой стороны
семья потеряла один из тех стержней, который раньше собирал около себя членов
семьи и тем самым давал возможность видеться, обмениваться друг с другом,
говоря коротко, прямо или косвенно сближал их.
Теперь и этот стержень исчезает. Можно было бы при желании привести не
мало и других признаков из области гражданского права — имущественного права,
наследования, условия заключения брака и его расторжения и т.д., указывающих на
тот же факт постепенного распада семьи, но я ограничусь сказанным.
Думаю, что и из изложенного довольно отчетливо вырисовывается факт
семейного распыления. В обоих своих видах семейная свиязь — и как половой союз
мужа и жены, и как союз родителей и детей — всё более и более слабнет и
разлетается. Семья теряет одну за другой из своих функций и превращается их
цельного слитка во асе более и более худеющую, уменьшающуюся и разваливающуюся
семейную храмину.
Излюбленное до сих пор сведение причин к какому-нибудь одному фактору
напоминает мне Лесажевского доктора, лечившего все болезни водой. Как видно уже
из самого описания «симптоматических» признаков разложения семьи, здесь
действуют многие факторы или силы, и это разложение зависит от многих причин: и
от плотности населения, и от экономики, и от уклада жизни (деревня и город), и
от роста свободы личности и развития индивидуализма, и от падения старых
религиозных верований и т.д. и т.д. Все они в своей совокупности ведут семью к
новым формам; но точно разделить их, формулировать их взаимоотношение — задача
весьма сложная и невыполнимая в пределах данной статьи.
Не та или иная агитация, а весь уклад современной жизни ведет к распаду
семьи, и остановить последний — значит изменить в корне всю организацию
современного общества и вернуть ее на несколько веков назад — задача очевидно
невозможная.
Наряду с этим причинным объяснением вполне законно может встать другой
вопрос: А что же дальше? Какая форма семьи идет на смену отживающей? Следует ли
бороться с этим распадом или нужно приветствовать его?
Трудно ответить на эти вопросы. Ответ должен быть серьезный, глубокий,
обоснованный. А для него нет еще ни данных, ни материала, ни достаточного опыта.
Около 30 лет тому назад Г.Спенсер отметил уже начинающийся факт
разложения семьи и ставил вопрос: «Представляют ли эти попытки дезинтеграции
(разложения) семьи необходимые ступени нормального прогресса? Можно ли ожидать
и желательно ли, чтобы семья совершенно разложилась?» На эти вопросы он отвечал
отрицательно и с точки зрения возможности и желательности. Он думал, что
процесс разложения семьи остановится. «Я не только не ожидаю, чтобы
дезинтеграция (разложение) семьи могла пойти еще дальше, но, напротив того,
имею данные подозревать, – писал он, – что она уже зашла слишком далеко... и мы
должны ожидать теперь движения по обратному направлению и, вероятно, семья,
состоящая из родителей и детей, восстановится снова и даже подвергнется
дальнейшей интеграции (сплочению)»3.
Кик видно из сказанного, действительность пока не оправдывает
предположений Г.Спенсера. Разложение не остановилось, а чем дальше, тем идет
быстрее и, по-видимому, в таком же направлении пойдет и в будущем. Конечно, оно
не ведет к гибели семьи вообще. Семья, как союз супругов и как союз родителей и
детей, вероятно, останется, но формы их будут иными.
Указанный процесс рассасывания семьи, с оборотной стороны дела, означает
процесс освобождения личности из пеленок семейного крова и перехода се в
широкое море общечеловечности. Опять-таки отдавая и здесь должное заслугам
семьи, воспитывавшей и укреплявшей в течение веков альтруистические чувства,
нельзя в то же время не указать, что в настоящее время к человеку предъявляются
уже более высокие требования в отношении альтруизма и мотивов его поведения. До
сих пор основным побуждением социально полезного повеления человека была семья
и ее интересы. Человек достаточно прилично работал, прилично вел себя,
побуждаемый добрым именем семьи и в целях ее обеспечения.
Когда-то, в отдаленной древности, таким мотивом социально полезного
поведения были кнут и беспощадные наказания (эпоха рабства). Чтобы получить и
добыть от человека необходимое общественно полезное поведение (работу,
сохранение добрых нравов добросовестное исполнение своих обязанностей и т.д.),
применялись беспощадные наказания. Чтобы раб работал — сзади его стоял
надсмотрщик и при малейшей лености бил его кнутом, побуждая его работать и
говорить: «Есть некто позади тебя», подобно тому как бьем мы теперь лошадь,
понукая ее бежать быстрее. Недаром же египетские папирусы говорят: «Послушание
молодого человека на его спине» (по которой били) или «Человек имеет спину и
слушает того, кто его бьет».
То же мы видим и всюду. Чтобы доктора и архитекторы добросовестно
исполняли свою задачу, закон гласил: «Если
|
|
