или любой другой малой социальной группы включительно) остается незыблемой, что 
с ней ни делай. Меняется только характер классов, а сами они как были, так и 
остаются. Можно истребить феодальную аристократию, буржуазию, крестьянство. 
Неизбежно исчезнут предприниматели, инициативные добросовестные рабочие, 
рачительные хозяева, подлинная интеллигенция. Их место займут надзиратели и 
батракилюмпены, офицеры и солдаты гигантского «вселенского стройбата», в 
который обратится страна.
      Никуда не денется высший класс – 1—2% населения, в руках которого 
практически вся власть и львиная доля богатств страны. Только вместо 
аристократии он будет называться сначала «номенклатурой», а затем «новыми 
русскими». Никуда не денется высшесредний класс – еще десятокдругой процентов,
 составляющих состоятельные, зажиточные семьи (в СССР и сегодняшней России он 
«съежился» до менее десятка процентов). Останется средний класс людей со 
средними по стране доходами. В благополучных странах он составляет подавляющее 
большинство населения. В сегодняшней России это считанные проценты, т.к. 
формально почти половина населения относится к беднякам низшесреднего класса 
(правда, тут вносит свой вклад «теневая экономика», существенно меняющая 
реальные доходы, не говоря уже о повальном воровстве). Наконец, останется 
низший класс нищих. В благополучных странах он составим по масштабам с высшим. 
В сегодняшней России это формально каждый третий (с теми же поправками на 
«теневую экономику» и воровство).
      Всякое посягательство на рынок тут же влечет за собой появление «черного 
рынка» соответствующих масштабов и квазиказарменное распределение товаров и 
услуг не по труду, а «по чинам», с тотальным дефицитом всего и вся, с 
километровыми очередями, с резким обнищанием населения, поскольку цены на 
«черном рынке» гораздо выше.
      Наконец, замена валюты «дензнаками» тут же порождает чудовищную инфляцию, 
обесценение пустых, ничем не обеспеченных бумажек, переход к бартеру – 
натуральному обмену товарами и услугами, что еще более ухудшит положение 
основной массы населения.
      Все это в полной мере испытало на себе население России в 1918—1920 гг., 
которое восстало против этого и вынудило утопистов начать упоминавшуюся в 
первых лекциях («перестройка № 1») новую экономическую политику. Но поскольку 
НЭП оказался смертельной угрозой для новой аристократии – номенклатуры, в 1929 
г. была предпринята вторая попытка сделать только что рассказанную сказку былью.
 К несчастью для населения страны, на сей раз она увенчалась успехом. 
Получилась нежизнеспособная, но, как ни парадоксально, очень живучая система, 
из которой, как уже рассказывалось, мы еще пять раз – от Хрущева до Горбачева – 
тщетно пытались выйти. И нет уверенности, что выйдем в седьмой раз, хотя 
пытаемся вот уже второй десяток лет. Нежизнеспособная потому, что с казарменным 
положением общество мирится только во время войны. Ибо казарма – это 
принудительный труд, принудительная идеология и специфичные казарменные 
отношения, известные под названием «дедовщина». Принудительный труд неизбежно 
порождает имитацию труда по принципу: «солдат спит, а служба идет» («видимость 
работы за видимость зарплаты»). Именно поэтому мы проиграли гонку вооружений и 
третью мировую войну («холодную») с противником вчетверо более богатым и на 
порядок превосходившим нас технологически. Принудительная идеология практически 
возможна только при непрерывном массовом терроре, который дошел при Сталине до 
предела физических возможностей, слабеет террор – начинается «дезидеологизация» 
населения, которая выражается в тотальной деморализации (оподлении), 
дезинтеллектуализации (оглуплении) и патопсихологизации (остервенении) людей. 
Что и видим воочию. Наконец, «дедовщина» подразумевает всесильных «паханов», их 
прихлебателей – «шестерок» и жуткую участь «опущенных» на страх всем остальным, 
чтобы повиновались беспрекословно. Как в тюремной камере. Ну, кому такое может 
понравиться, кроме «дедов»? Такая система не просуществовала бы и месяца, если 
бы «камераказарма» не уравновешивалась «сказкойутопией».
      Во всех странах с низкоразвитой экономикой (включая СССРРоссию) не имеет 
работы – по меньшей мере, постоянной работы – каждый третий. А в СССР 
безработицы, как известно, не было. Были «избыточные» (фиктивные) рабочие места 
– более 30 миллионов на 130 миллионов трудящихся. Человеку гораздо приятнее 
получать грошовую зарплату, чем такой же величины пособие по безработице. 
Поэтому даже сегодня за такую систему голосует 30—40% избирателей. Хотя 
чудовищная скрытая безработица никуда не делась, ибо что такое зарплата, равная 
или даже меньше пенсии для десяткаполутора миллионов работающих?
      Во всех странах сегодня – зарплата (пусть даже очень высокая), а завтра – 
конверт с уведомлением об увольнении. А в СССР везде и всюду 2 и 16 числа 
каждого месяца – «получка», совершенно независимо от экономической 
эффективности предприятия, учреждения, организации до банкротства включительно. 
Короче, «пайка» – как в казарме или тюрьме, всегда и при всех условиях. Не беда,
 что платят не деньгами, а «дензнаками». Не беда, что такое жалованье – как 
подаяние нищему (в смысле суммы). Главное – гарантированно, с уверенностью в 
будущем. Разве это не привлекательно для десятков процентов людей по сей день?
      Во всех странах плохой работник получает меньше хорошего. И ему постоянно 
грозит увольнение. А в СССР зарплата зависела только от должности. А должность 
– только от хороших или плохих отношений с начальством. И – никаких увольнений 
даже при длительных запоях, прогулах, отъявленной халтуре, старческом маразме. 
Разве это не кисельные реки и молочные берега даже при 120 р. на двоих?
      Вот почему шесть раз пытались «работать как в СССР, а жить как в США». И 
очень огорчались, что не получается. Теперь пытаемся в седьмой раз…
      Трагедия сегодняшней России в том, что на место выжившей из ума