разрешимыми с помощью все той же науки и техники. Наиболее ярким представителем 
этого течения общественной мысли стал уже упоминавшийся нами Герман Кан, 
который отнюдь не смирился с тем, что его футурологический бестселлер «Год 
2000» поблек в ослепительном взрыве «Футурошока» и первых докладов Римскому 
клубу, и до самой своей смерти в 1983 г. (он умер за год до Аурелио Печчеи) 
продолжал год за годом выпускать книги, где доказывал, что, несмотря на 
временные трудности, все идет к лучшему в этом лучшем из миров, что в XXI в. 
наука и техника поднимут человечество на недосягаемые ныне высоты.
      Своих идейных противников в Римском клубе и идеологически примыкавших к 
нему течениях Герман Кан и его единомышленники, как мы уже говорили, заклеймили 
ярлыком «экологических пессимистов» («экопессимистов»), чересчур выпячивающих 
экологическую сторону дела и не верящих во всемогущество научнотехнического 
прогресса. В свою очередь, они тут же получили от оппонентов ярлык 
«технологических оптимистов» («технооптимистов») – идолопоклонников НТР. Борьба 
между «экопессимистами» и «технооптимистами» составила основное содержание 
истории футурологии последней четверти XX века. Она продолжается и поныне.
      «Технооптимисты» обрели союзников там, где меньше всего ожидали. 
Воинствующий антикоммунист, злейший враг Советского Союза Герман Кан вдруг 
сделался самым любимым автором «Правды». Конечно, о переводе его трудов на 
русский язык (кроме как «для служебного пользования») и речи быть не могло, 
поскольку там СССР и «социалистический лагерь» представали в довольно 
неприглядном свете. Но утверждение «технооптимистов», что все хорошо, а будет 
еще лучше, как нельзя лучше соответствовало идейным установкам Кремля того 
времени. Как раз во второй половине 70х годов несколько сановных московских 
авторов из верхушки партийной номенклатуры пробили строжайший запрет касаться 
каких бы то ни было проблем будущего, кроме как в порядке комментариев к 
политической программе Коммунистической партии (хотя ее полная 
несостоятельность стала очевидной для всех еще за десятилетие до этого), либо в 
порядке «критики буржуазной футурологии». С 1976 г. в советской прессе стали 
появляться статьи по проблемам глобалистики – запоздалая реакция на первые 
доклады Римскому клубу, а с конца 70х годов плотину запрета словно прорвало: 
за какиенибудь 5—7 лет по данной проблематике появилось свыше двух десятков 
монографий и сотни научных статей, тысячи публицистических – все до единой в 
единственно разрешенном «технооптимистическом» ключе, хотя ряд авторов более 
или менее эзоповым языком пытались показать серьезность глобальной проблемной 
ситуации.
      Фонтан советской глобалистической футурологии пустил в 1985 г. последнюю 
струю коллективным трудом «Марксистсколенинская концепция глобальных проблем 
современности», после чего вскорости иссяк: во времена горбачевской перестройки 
стало не до глобалистики. По иронии судьбы мы вновь – в который уже раз! – 
опоздали на целую эпоху. До этого (и отнюдь не впервые) мы точно так же 
опоздали с признанием научнотехнической революции. Мы открещивались от нее, 
как от дьявола, почти все 50е и 60е годы, когда мир восторгался ею. И только 
в 1968 г., когда весь мир, в свою очередь, в ужасе отшатнулся от НТР с ее 
атомными грибами и разрушением окружающей среды, провозгласили необходимость 
«соединения НТР с преимуществами социализма» (после чего, как водится, хлынул 
поток из сотен книг и диссертаций, тысяч статей «об НТР»). А в 1985 г., когда 
мы толькотолько ввязались в драку «технооптимистов» и «экопессимистов» (на 
стороне первых, разумеется), эта драка в глазах мирового общественного мнения 
давно уже отошла на задний план перед появлением другого лагеря оппонентов 
«экопессимистов» – провозвестников «альтернативной цивилизации».
      Разум человеческий никогда и ни при каких обстоятельствах не может 
смириться с неизбежностью какой бы то ни было катастрофы – тем более глобальной.
 Так уж устроен разум человеческий. Правда, разные обладатели упомянутого 
достоинства поразному реагируют на надвигающуюся опасность. Одни предпочитают 
Надежду —  например, на знаменитое русское «авось пронесет!». Другие обращаются 
к Вере —  в бога или в научнотехнический прогресс, в данном случае безразлично.
 Подавляющее большинство целиком отдается Любви, скажем, к своим ближним, во 
всяком случае замыкаясь в личных делах и знать ничего не желая о судьбах 
человечества. Ну, а некоторым общества трех сестер  недостаточно, они взывают к 
матери —  СофииМудрости. И та вразумляет, наставляет на путь истинный. 
Например, указывает на возможность спасения от надвигающейся катастрофы 
переходом от зашедшей в гибельный тупик существующей мировой цивилизации к 
цивилизации качественно иной, альтернативной, способной успешно преодолеть 
трудности, связанные с глобальными проблемами современности.
      Первые, сравнительно робкие голоса «софийской» тональности зазвучали еще 
в первой половине 70х годов – в самом апогее триумфа глобалистики. С каждым 
годом они слышались громче и громче, а примерно с 1978—1979 гг., в свою очередь,
 выплеснулись десятками книг, сотнями статей. Уже в 1978 г. библиография по 
альтернативистике, приложенная к книге Марка Сатина «Политика новой эры: спасая 
себя и общество», насчитывала 250 названий, плюс 20 произведений, так сказать, 
предтеч альтернативистики в одних только США 1847– 1967 гг. С тех пор счет 
пошел на сотни одних только первоклассных научных трудов на английском языке, 
не говоря уже о литературе на других языках и о тысячах, десятках тысяч брошюр, 
статей, докладов.
      Мы и в данном случае верны себе – отстаем позорнейшим образом. Лишь с 
1990 г. стали появляться первые работы по альтернативистике. Одним из первых 
появился препринт В.Г. Буданова «Альтернатива общественного прогресса: гомо 
агенс» (тиражом 50 000 экз.). Правда, автор сосредоточил внимание лишь на одном 
вопросе – перестройке сознания. Более широко интересующая нас проблематика