составляет суть любого процесса обучения новому и освобождения от усвоенных 
ранее неадекватных схем, и если не будет замешательства, не будет ни прогресса, 
ни каких бы то ни было изменений. До тех пор, пока вы не порвете со своими 
паттернами, вы не сможете выбраться из той же обыденной колеи. Жизнь 
продолжается, когда привычный образ жизни умирает.
        Все работающие с семьями заинтересованы в том, чтобы дать семье импульс 
такого рода, который имел бы универсальное значение для всех членов семьи, 
действительно способствовал бы изменениям, а не оказался лишь верчением колес 
вхолостую, движением без цели. Работа с миром символов важна потому, что этот 
мир связывает все явления жизни семьи и ее членов и рост в данной специфической 
области может задавать импульс к развитию всего остального.
        Но имейте в виду, что результат появится не сразу. Для развертывания 
мира символических представлений и его выражения в контексте реальности может 
понадобиться определенное время. Поскольку мои усилия не направлены к 
поведенческим изменениям, а предполагают личностный рост, конкретные 
поведенческие проявления членов семьи могут быть обманчивыми, и я надеюсь, что 
они смогут найти способ личностного самовыражения и не ограничатся изменениями 
в поведении.
        Для описания происходящего я использую термин "засевание подсознания". 
Я рассматриваю мой вклад в семью как высевание семян в поле. Если семена 
достаточно морозоустойчивы, поле достаточно плодородно, а условия созревания 
нормальны, семена могут прорасти и развиться. Если мои усилия и усилия семьи 
соответствуют друг другу и наше общение эффективно, семена развиваются хорошо и 
урожай обещает быть богатым. Если же что-то не складывается, они не развиваются 
совсем. Однако это будет их урожай, а не мой, и они будут иметь на него все 
права. Если же мой вклад будет ориентирован на результат, они не смогут 
почувствовать себя его владельцами.
        Другой компонент "засевания подсознания" состоит вот в чем: чтобы 
“посеять семена”, мне нет нужды вести баталии с ними на уровне сознания. Я 
скрываюсь на уровне предположений, и это не вызывает вопросов для дискуссий. 
Поскольку мне не нужно убеждать их в правильности моих интерпретаций, я не 
соблазняю их и оспаривать мою точку зрения.
        Мне нет нужды разыгрывать традиционную козырную карту психотерапевта, 
наклеивая ярлык "сопротивление" на любое несогласие со мной. Не имея 
возможности обсуждать, кто же из нас прав, они остаются наедине со своим 
собственным опытом, на который в данной ситуации не могут не обратить внимания 
— ведь интеллектуальной дискуссии, которую они считали бы для себя выигранной, 
здесь просто-напросто не было.
        Существует много способов использовать выгоду от замешательства, 
дезориентации непосредственно на терапевтических встречах. Мой любимый способ — 
играть со смешением ролей. Я переименовываю образцы общения, которые наблюдаю, 
предлагая участникам беседы сыграть не свои роли. Например, я говорю маленькому 
мальчику, ругающему маму за то, что она не держит своего слова: "Давай 
посмотрим, что бы было, если бы ты стал маминым папой,.... своим собственным 
дедушкой?.... Что бы ты сделал с ней, чтобы ее исправить?". Или жене, которая 
подчиняется своему часто выходящему из себя мужу: "Вы знаете, я держу пари — он 
бывает столь безумным только потому, что вы для него недостаточно хорошая 
мамочка". Эта игра с ролями, которая может на первый взгляд показаться глупой, 
часто оказывается очень существенной, особенно тогда, когда они решат, что 
пришло время жить по-иному.
        Другой путь к достижению этой же цели — предъявить семье цепочку 
смехотворных "решений", когда они просят дать какой-то определенный ответ по 
поводу их проблем. Это сталкивает их с потребностью быть ответственными за 
самих себя, вместо того чтобы относиться ко мне так, как будто у меня есть 
решение, и я не буду его выпускать из рук до тех пор, пока они хитростью и 
обманом не отберут его у меня. Использование слов с двойным значением и 
необычных фраз тоже может оказаться очень существенным. Смешение буквального и 
контекстуального смыслов также может обнаружить какие-то скрытые основы их 
взаимоотношений. Например, на первой встрече муж проклинал жену за то, что та 
не купила ему к Рождеству зажигалку для камина. Он был зол особенно потому, что 
она купила такую зажигалку брату и отцу, а о нем забыла. Когда она возразила 
ему, что не очень прилично сейчас говорить ей об этом, я прокомментировал 
ситуацию следующим образом: "Вы знаете, мне пришла в голову странная идея. 
Когда вы говорили, у меня упорно возникал образ зажигалки для камина как вещи с 
сексуальным подтекстом". После этого оба они рассмеялись и со смущенным видом 
признались, что настоящая причина их посещения — сексуальные проблемы. 
Оказалось, что на протяжении многих лет жена симулировала оргазм и только 
недавно дала знать об этом мужу, которому на самом деле нужна зажигалка, но 
только не для камина.
        Я стремлюсь также использовать аффективно нагруженные слова, чтобы 
привлечь внимание и специально подчеркнуть те или иные вопросы. Временами 
преувеличение значения тех или иных тем является единственным способом вытащить 
их на поверхность. Обвинение кого-то во лжи или в бесчестности может оказаться 
необходимым для того, чтобы спровоцировать ответную реакцию. Спрашивая с 
улыбкой, где они приобрели столь изысканную привычку избегать проблем, мы можем 
вызвать цепную реакцию развития семьи.
        Дети часто приходят в восторг от моих рассказов о том, что я делал, 
когда был маленькой девочкой. Они могут наслаждаться сказанной глупостью и 
нередко дают своим родителям уроки расслабления, очень важные для них. Только 
те взрослые, которые несут в себе слишком много детскости, рассматривают себя