ускорения, замедления или "остановки" времени. Так, некоторые испытуемые не 
могли точно сказать - какое время они пребывали в описываемом состоянии, 
называли промежутки времени либо слишком краткие, либо, наоборот, чрезмерно 
длительные, не совпадавшие с объективными данными, показаниями свидетелей. 
Примечательным являлся тот факт, что подобные нарушения скорости течения 
времени встречались и вне клинически очерченных нарушений сознания. Для них 
были характерны высказывания типа: "дни мелькают как в календаре", или, 
напротив: "день течет, как один год". Описано возникновение подобных ощущений в 
период гипнотического сеанса, при интенсивных эмоциональных переживаниях 
(Меграбян А.А., 1977). При более глубоких помрачениях сознания дезориентировка 
во времени носила иной характер, в воспоминаниях сохранялось ощущение 
"внезапности", "выключения", мгновенности случившегося. Так, многие испытуемые, 
сообщая о своих ощущениях времени, употребляли довольно однотипные фразы: "я 
выключился", "провалился", "сколько прошло времени - не знаю", ждали показаний 
потерпевших; 
б) изменение соотнесенности переживаний с временными периодами.
Распадались временные связи, нарушалась непрерывность психического потока и 
единство переживаний, смена впечатлений приобретала скачкообразный характер. 
Прошлое, настоящее и будущее переставали плавно переходить одно в другое. 
Клинически это выражалось в появлении феноменов перцепторного предвосхищения и 
перцепторных воспоминаний. Согласно взглядам И.С.Сумбаева (1948), в норме 
перцепторное воспоминание или предвосхищение либо не замечается совсем, либо 
переживается весьма смутно, но в патологии, в результате дезинтеграции и 
изменения временных отношений внутри сферы восприятия, они приобретают большую 
самостоятельность. Перцепторные воспоминания и предвосхищения отражают объекты 
по форме, поведению, цветовой гамме, половой принадлежности, действиям с ними и 
носят непроизвольный, клишированный, стереотипный характер.
В некоторых случаях их возникновение было однозначно связано только с местом 
преступления, т.е. восприятие территории как бы запускало воспроизведение всех 
связанных с ней переживаний. Один из испытуемых возвращался туда и часами как 
бы "просматривал" свои воспоминания о происшедшем, и только неоднократные 
подобные переживания возвращали ему чувство реальности по отношению к 
преступлению, т.е. он убеждался в том, что действительно он это сделал, что 
"правильно" выбрал жертву и что "нужно" было это сделать. Перцепторные 
воспоминания в некоторых случаях приносили большую разрядку, чем сами 
агрессивные действия. Разница между воспоминанием и предвосхищением только в 
знаке времени, который они на себе несут, т.е. относятся испытуемым к прошлому 
или будущему. Так, в наших наблюдениях перцепторные предвосхищения выражались в 
уверенности испытуемых в том, что они как будто бы "предвидели" настоящие 
события в деталях - путь, местность, внешний вид жертвы, одежду, предполагаемые 
с нею (ним) действия. Причем достоверно было невозможно точно сказать, когда 
возникало ощущение предвидения или предвосхищения - до реальных событий или 
после. Некоторые испытуемые утверждали, что "все события, имевшие место в 
предвосхищениях, как бы повторяются" (копируется внешний вид жертвы, действия и 
т.п.), и что все это "было предопределено". Аналогом перцепторных 
предвосхищений можно считать и "вещие" сны, о которых сообщали испытуемые.
В. В с о б с т в е н н о й л и ч н о с т и - от состояния отчуждения 
(соматического, психического) до полной утраты представлений о себе. Данные 
психопатологические феномены можно рассматривать как деперсонализационные.
В одних случаях они являлись ведущим психопатологическим образованием, в других 
- представляли собой эпизод между автоматизированными действиями, появлялись в 
начале приступа или после его окончания. В эту группу феноменов можно отнести и 
упомянутое выше ощущение нереальности или сомнения в реальности собственного 
поведения при реализации парафильного акта.
Соматопсихическая деперсонализация выражалась в ощущениях "неловкости" в теле, 
"мышечного оцепенения", "скованности" или "легкости", увеличения или уменьшения 
скорости собственных движений. В последующем появлялась аутопсихическая 
деперсонализация в виде "раздвоения Я", распространявшаяся на речевые и 
двигательные акты. Прежнее "Я" лишалось своих чувств, свободных действий, 
произвольных воспоминаний. Действия приобретали насильственный характер, 
отмечались отстраненность, сосредоточенность на процессе активности. Некоторые 
испытуемые отмечали чувство вторжения посторонней силы, которая 
противодействовала свободным актам. По мере нарастания глубины расстроенного 
сознания они начинали как бы "видеть" себя и жертву со стороны, "как в кино", 
"наблюдать" собственные непривычно четкие, целенаправленные действия, 
измененный внешний вид, застывший взгляд, маскообразное лицо. В других случаях 
"зрительно" воспроизводились только действия с жертвой. Состояние отчужденности 
сохранялось у них и в дальнейшем, что было видно из их поведения, описания 
собственных ощущений ("объективная", от третьего лица, манера изложения; 
восприятие случившегося как абсолютно чуждого его личности; чувство, что это 
был "тяжелый сон", "фильм ужасов").
III. Анализ мышления испытуемых проводился по показаниям потерпевших, 
указывавших на "странные высказывания", "напряженную молчаливость". Чаще всего 
испытуемые действовали безмолвно, некоторые из потерпевших даже не могли понять,
 чего от них хотят - ограбить, изнасиловать или убить, на вопросы потерпевших 
или свидетелей отвечали невпопад, бессвязно, без осмысления вопросов. Сами 
испытуемые поясняли, что они "не понимают, как все это произошло", голова 
работала "непривычно ясно", или, наоборот, они ощущали необычайный гул, шум, 
который мешал сосредоточиться, "ни о чем не думалось", "тело работало отдельно 
от мыслей". В других случаях они поясняли, что в голове не было никаких мыслей,