обу-сан.

– Но, пожалуйста, не питай никаких иллюзий после возвращения.

– За последние несколько лет у меня не осталось никаких иллюзий. Но, может, 
Нобу-сан имеет в виду что-нибудь 
конкретное?
– Не надейся, что я стану твоим данной через месяц, вот что я имею в виду. До 
тех пор, пока «Ивамура Электрик» не восстановится, я не смогу сделать тебе 
такого предложения. Я очень волновался о будущем компании. Но, честно говоря, у 
меня появилось гораздо больше оптимизма относительно будущего после встречи с 
тобой, Саюри.

– Нобу-сан, как 
мило!
– Не смейся, наши с тобой судьбы тесно сплетены. Но я никогда не стану твоим 
данной, если «Ивамура Электрик» не возродится.

В последние годы войны я научилась не задаваться вопросами, что произойдет, а 
что нет. Я часто говорила соседским женщинам, что не уверена, вернусь ли 
когда-нибудь в Джион, но, честно говоря, всегда верила, что вернусь. Моя судьба,
 какой бы она ни была, всегда ждала меня там. За эти годы вода, из которой 
состояла моя личность, превратилась в лед. Теперь, когда Нобу напомнил о моей 
судьбе, лед начал таять, и во мне снова проснулись желания.

– Нобу-сан, – сказала я, – если важно произвести благоприятное впечатление на 
Министра Сато, может, вы попросите Председателя присоединиться к нашей 
компании?
– Председатель – занятой человек.

– Но если Министр важен для будущего компании...

– Ты думай о том, как самой попасть в Джион. Я же позабочусь о том, что лучше 
для компании. Ты меня очень расстроишь, если не приедешь в Джион в конце месяца.

Нобу встал, чтобы успеть вернуться в Осака засветло. Я проводила его до крыльца 
и помогла надеть пальто и обуться. Затем положила ему на голову шляпу. Когда я 
со всем управилась, он постоял, пристально глядя на меня. Я думала, он 
собирается, как обычно, сказать мне, как я красива, но неожиданно он, 
нахмурившись, 
произнес:
– О боже, Саюри, ты выглядишь, как крестьянка! После этих слов он развернулся и 
ушел.




Глава 
30

В ту ночь я написала Маме письмо. Или же оно подействовало на Маму, или Мама 
сама была готова снова открыть окейю, не знаю, но через неделю я услышала 
старческий голос и, открыв дверь, увидела Анти. Ее щеки впали в тех местах, где 
у нее не было зубов, а серая кожа напомнила сашими, оставленные в тарелке на 
ночь. Но она по-прежнему обладала достаточной силой, потому что в одной руке 
держала мешок угля, а в другой – продукты, принесенные Арашино в благодарность 
за его доброту ко мне.

На следующий день я со слезами на глазах попрощалась с семьей Арашино и 
вернулась в Джион, где мы с Мамой и Анти принялись наводить порядок. Когда я 
прошла по окейе, то подумала, что дом наказал нас за годы пренебрежения. Нам 
пришлось провести четыре или пять дней в решении самых сложных задач: вытирании 
пыли, толстым слоем лежавшей на мебели, выуживании грызунов из колодца, 
приведении в порядок комнаты Мамы, где птицы порвали циновки татами и 
использовали солому для строительства гнезда в нише. К моему удивлению, Мама 
работала так же усердно, как и мы, частично потому, что мы могли себе позволить 
лишь повариху и одну служанку. Еще у нас появилась девятилетняя Этцуко, дочь 
человека, на чьей ферме жили Мама и Анти. Она напомнила мне о том, как я 
девятилетней девочкой впервые приехала в Киото. Казалось, она относится ко мне 
с таким же страхом, с каким я когда-то относилась к Хацумомо, хотя я старалась 
всегда улыбаться ей при встрече. Она была высокой и тонкой, как швабра, с 
длинными волосами, развевавшимися во время ходьбы, с лицом узким, как рисовое 
зернышко, которое однажды тоже бросят в кастрюлю с водой, и оно разбухнет, 
побелеет и станет пригодным к употреблению.

Когда окейя вновь ожила, я решила пройти по Джиону и начала с того, что 
позвонила Мамехе, жившей теперь в однокомнатной квартире над аптекой около 
святилища Джиона. У нее уже не было данны, чтобы оплачивать что-то более 
роскошное. Она поразилась, увидев меня, как она сказала, из-за моих сильно 
заострившихся скул. А я еще больше поразилась, увидев ее. Прекрасный овал лица 
сохранился, но шея обвисла. Очень странно выглядел ее сморщенный рот. У нее 
выпало несколько зубов, из-за чего она походила на старуху. Мы долго 
разговаривали, после чего я спросила, состоятся ли Танцы древней столицы 
следующей весной. Представления не было уже несколько лет.

– Почему нет? – сказала она. – Им можно было бы дать название «Танцы в 
ручье»!
Если вы хоть раз посещали курорты с горячими источниками и видели девушек, 
развлекающих там отдыхающих и маскирующихся под гейш, вы бы поняли шутку Мамехи.
 Женщина, представляющая «Танцы в ручье», на самом деле занимается стриптизом. 
Она все глубже и глубже заходит в воду, постепенно поднимая подол кимоно все 
выше и выше до тех пор, пока мужчины, наконец, не видят то, что они жаждали 
увидеть.

– При таком огромном количестве американских солдат в Джионе, – продолжала она,
 – только танцами представление не ограничится. Театр Кабуреньо уже превратился 
в кабаре.

Раньше я никогда не слышала этого слова, но вскоре узнала, что оно означает. 
Даже живя с семьей Арашино, мне приходилось слышать истории об американских 
солдатах и их шумных вечеринках. Я испытала потрясение, когда, войдя однажды 
вечером в холл чайного дома, вместо ряда мужских ботинок у первой с