представлениям о руководителе начальной школы. Это была красивая блондинка, 
которая 
носила сшитый со вкусом синий трикотажный костюм с подобранными по цвету, тоже 
синими, 
серьгами, браслетом и цепочкой, к тому же красила ногти.
     На упомянутом приеме состоялось традиционное танцевальное представление, 
которое я 
разъясняла присутствующим.
     Мисс Н. внимательно наблюдала за мной своими красивыми голубыми глазами. 
Поскольку японские танцы очень символичны и носят стилизованный характер, я 
подошла к 
ней и спросила, все ли та поняла. Да, ей все понятно. Она похвалила мой 
английский язык за 
четкость произношения, что редко встретишь среди японцев.
     Затем она спросила, не соглашусь ли я преподавать в ее школе.
     Я была поражена:
     - Быть учительницей? Преподавать?
     - Ведь вы работаете по вечерам? Занятия в школе начинаются с утра, так что 
самое 
позднее к трем часам вы были бы свободны.
     - Но я ведь гейша.
     - Ну и что с того ? - возразила та. Подобное отношение удивило меня, 
поскольку в 
данном плане у меня был довольно горький опыт, но американскую заведующую 
начальной 
школой это, похоже, совсем не волновало.
     До войны я однажды преподавала в художественной школе (ныне это 
Государственная 
академия художеств). Преподаватели нихонга (т.е. японской живописи) Ивата 
Сэнтаро и 
Симура Тацуми, бывшие моими постоянными клиентами, упросили меня тогда кое-что 
показать в школе.
     - Кихару, нынешние студенты ничтоже сумня-шеся изображают кимоно 
запахивающимся справа, а как выглядит хакама, они не имеют ни малейшего 
представления. 
Приди как-нибудь к нам и покажи им, на что похожа японская одежда.
     Я захватила с собой наглядные пособия, куда входили коричневое кимоно 
осима, кимоно 
одзия из бумажного крепа и кимоно юки из тонкого шелка, рассказала о тогдашних 
способах 
пошива, показала, как носят отдельные предметы одежды, причем объяснила, что 
все они, как 
бы дороги ни были, относятся к повседневной одежде, а вовсе не к праздничным 
нарядам.
     Во второй раз я позаимствовала несколько париков от Окаёнэ и рассказала, 
какие 
прически носят незамужние и семейные дамы, гейши, жены самураев и мещанки.
     Показы устраивались раз в неделю. Начиная со второй демонстрации аудитория 
была 
переполнена слушателями. Однако ни с того ни с сего мои показы были запрещены. 
Похоже, 
женская часть студенчества и преподавательского состава решила, что само 
появление гейши 
на кафедре, где место профессорам, оскверняет эту святыню.
     После окончания войны нечто подобное произошло в крупной больнице. 
Заместитель 
главного врача, ценивший мой особый способ преподавания, организовал для 
участников 
съезда врачей, который должен был состояться в следующем году, курсы 
разговорного 
английского языка. Но мне было отказано, поскольку больница посчитала, что 
будет лучше 
пригласить специалиста, нежели доверить эти курсы гейше.
     Если бы заместитель главврача стал настаивать на моей методике, которая 
давала 
непосредственно навыки практического английского языка, там бы такое началось. 
Наверняка 
поползли бы слухи, что я его любовница.
     Поскольку у себя в Японии, этой отягощенной предрассудками стране, мне 
особо 
доставалось от своих сородичей, приглашение от мисс Н. преподавать в ее школе 
меня глубоко 
порадовало. Я не ожидала, что мои сомнения она просто отметет словами: "Ну и 
что с того? " 
- и была растрогана до слез.
     Моя работа в качестве преподавателя японской культуры в школе мисс Н. 
начиналась в 
девять утра и чаще всего длилась примерно до двух часов дня. Я учила оригами, 
икебане, 
изготовлению кукол и танцу. Так как мне платили в долларах, получалось довольно