других, дававших клятвы окружающим.
        Полчища неживых из Хель и немертвых из Вальгаллы готовы были 
окончательно умереть. Слишком сильно было нарушение равновесия – Чертог Душ был 
пуст, а Девять Миров полны, и зияющая бездна Чертога готова была пожрать саму 
себя. Один знал, что тоже самое творилось и в других Гранях: пустой Рай и 
переполненное Чистилище, забитая до отказа Сансара и еще не рожденная Нирвана… 
Все души ждали свободы и Смерти. И зависело это от него, Одина.
        Только вот его свобода и смерть разительно отличались от свободы и 
смерти остальных. Один и так был мертв, мертвее не бывает. Повиснув на Древе, 
Один отказался и от Смерти и от Жизни, и только Девять Миров давали ему бытие. 
Но вот теперь, помедли он с Часом Конца, и конец придет вообще всему. Три 
древних паучихи-норны устроят настоящий Пертец, обмотав коконом нитей Судьбы 
Девять Миров и отрезав их от Вселенной. И что вызреет в этом коконе – не 
известно. Только вот все они станут его пищей… Поэтому Тюров выкормыш Фенрир и 
раскинул зияющий провал Пасти – воронки от неба до земли. Тюр не зря был асом 
Закона – Закон должен был вершиться. А умирать не хотелось.
        Одина охватило забытое человеческое чувство нереальности и сна. Может 
это все не по-настоящему, может можно все изменить?
        Рука сама потянулась к последнему советчику – Чаше, сделанной из головы 
Мимира, мудрейшего йотуна, отказавшегося от Тела с его желаниями (которое 
радостно забрали ваны) в пользу Головы с ее ясной мудростью. В Чаше, (что позже 
назовут Граалем), плескались остатки меда поэзии. Последний глоток. Последний 
ответ.
        Привычное возбуждение и легкость охватили Верховного. Глаза Мимира 
вспыхнули и лучи из них ударили в мозг, в сердце…
    …Листья Гефсиманского сада застыли, неся на себе плевки лунного света. 
Скованные наваждением, тяжело хрипя и вздрагивая, летели в небытие спутники, 
увлеченные собственными страхами и казнями. Перед глазами Иисуса висело видение 
Чаши – полной крови и боли, страдания и смерти. Но также он слышал и ликование 
душ в Чистилище, и пение ангелов в Раю. И слышал это он с самого крещения - 
юношеской выходки, необдуманного шага. Кто же знал, что после модного тогда 
ритуала у сдвинутого есея, именно он, уважаемый молодой плотник, вдруг узрит 
Его – и сердцем, и умом?! И что, поддавшись гордыне, примет миссию - став 
Мессией?! Вселенское ликование заполнило его тогда - и Страх. Страх, когда Он 
входил в его тело, говорил его устами, творил чудеса его руками. А он, Иисус, 
маленький человечек, забившись в самый темный уголок своего тела, считал дни, 
дни до обещанного Восхождения и страшился. И вот теперь Он ушел, а Страх 
остался. И что значит его нынешний страх, а также  будущие боль и мучения на 
кресте в сравнении с Вселенским ликованием! «Пронеси чашу мимо меня!»- 
вскрикнул маленький человек в Иисусе. И пронзило сердце – укор Творца и Его 
сожаление об очередной (и теперь уже последней) ошибке в Человеке. Значит, 
Падший был прав? «Какого дьявола!» воскликнул Иисус. «Выбор был сделан, в 
гордыне или смирении – какая разница?! Я достоин его и Его! Отец, я испью до 
дна и попрошу добавки, я иду к тебе!» Иисус вскочил с колен и затрепетали на 
ветру залитые звездным светом листья, очнулись апостолы, а ждавший решения 
Христа начальник римской стражи произнес формулу ареста. Путь завершился…
        …Круг Сансары сжимался, как кольца Верховного Нага, ожидавшего падения 
Гаутамы. Он сидел под деревом и безумие в нем боролось с разумом. Изнеженный 
принц, узревший подлость и хитрость мира, увидевший, как нищий зарабатывает 
нищетой, а больной играет на милосердии, понявший, что люди сами порождают 
страдания и получают от них удовольствие, как от гашиша, и понявший, что он так 
не хочет, пришедший к Грани, боролся с человеческой природой в себе. Он 
лихорадочно искал ту единственную и верную мысль, что разобьет круги Сансары и 
даст выход – прямой и простой. Но может его размышления - тоже Сансара, и он 
сейчас упивается своим страданием? Сансара потянула Гаутаму… И вдруг на лицо 
упала капля змеиного яда, скатилась в чашу, что он который час держал у губ – 
чтобы проглотить настой ядовитых грибов и не страдать. Настойка забурлила, 
изменила цвет и мед, добавленный для сладости в горечь смерти, вдруг 
заблагоухал. Гаутама выпил содержимое чаши, оно обожгло его сознание и сознание 
умерло в пароксизме блаженства, а чистое и острое сознание Будды Сидхархи 
Гаутамы заполнило мир и вселенную, разрывая круги Сансары, освобождая души…
        … «Ровней держи чашу, Сигюн!» закричал, корчась от боли Локи, когда на 
лицо его упали капли змеиного яда. Яд так нужен брату Одину, только яд 
превратит дурно пахнущую смесь крови Квасира с медом в волшебный напиток 
мудрости. Мудрости, что зачастую так недостает асам и которой в избытке у него, 
вечного шута и истинного властелина Асгарда и всех Девяти Миров. Вечного 
добытчика славы асов. «Ровней держи чашу!»
        … «Держи чашу, Один!» - прошипел Мимир. «Какого совета ты хочешь? 
Окривев, ты стал вполовину глупее? Ты спрашивал меня, когда вместо того, чтобы 
идти к норнам, поперся к мертвой безумной, вздорной бабе? Вельве, что была зла 
на весь мир и на тебя лично, ас? Ты спрашивал меня - верить ли ей? Или ты так 
решил проявить комплекс вины за будущую смерть сына? Решил, что весь мир 
виноват и заслуживает Рагнарека? Кто заставил тебя поверить ее бредням и 
придать силу пророчества ее болтовне?». 
        Никто. Мимир был прав – он по-другому не умел. Однажды принятое в вере 
становится неизбежным. И не важно, на чем основана вера – на страхе, надежде, 
мести, вине… Не поняв Судьбу – Урд, сделав неверный выбор – Верданди, Один 
теперь должен исполнить Долг – Скульд. Может и не было бы Рагнарека, не поверь 
он в него. Но Один поверил и норны должны были затянуть паутину судьбы петлей 
на его шее. «Спеши, Один! Фенрир скоро захлебнется слюной, и умирать будет