122.
      82 Новиков Н. В. Образы  восточнославянской  волшебной  сказки,
  с. 181.
      83 Пропп В. Я. Исторические корни..., с. 202;  Новиков  II.  В.
  Образы восточнославянской волшебной сказки, с. 181.
      84 В.  Я.  Пропп  указывает  два  ответвления  данного  сюжета:
  во-первых, вместо сухопутного чудища,  находящегося  под  калиновым
  мостом, в сказке может быть морское чудище, обитающее  в  пучине  и
  требующее себе человеческих жертв. Это, на  мой  взгляд,  отголоски
  представлений о ящере,  стадиально  более  поздние,  чем  палеолит.
  Во-вторых, значительно более поздним,  связанным  уже  с  развитием
  государственности, В. Я. Пропп  считает  мотив  змееборчества  типа
  борьбы Георгия с драконом (с. 205).

      Если мы подытожим все признаки  сказочного  чудища,  с  которым
  герою (иногда  с  помощниками)  неминуемо  надлежит  сразиться,  то
  получим следующее.
      1. Чудище огромно и непомерно сильно. Оно не крылато.
      2. Оно "хоботисто"  или  у  него  несколько  голов  на  длинных
  шеях.
      3. Схватка с чудищем  происходит  у  калинового  моста;  иногда
  чудище бывает прикрыто этим мостом.
      4.  Обязательной  чертой  схватки  с  чудищем  является   огонь
  (огненная река); иногда чудище само извергает огонь.
      5. Своих противников чудище "вбивает в землю".
      Не  думаю,  что  будет  большой  натяжкой   признать   в   этих
  сказочных приметах чудища обрисовку древнего мамонта (или мамонтов),
  загнанного огненной цепью загонщиков в ловчую  яму,  в  подземелье,
  замаскированное  ветками   кустарников   (калины).   Длинношерстные
  мамонты, прорываясь сквозь  "огненную  реку",  могли  и  сами  быть
  носителями огня. Охотники, загнавшие мамонтов в  яму,  должны  были
  окончательно  одолеть  их,  распарывая  чрево,   пронзая   копьями,
  забрасывая  камнями.  Мамонты  же  хватали  охотников  хоботами  и,
  вероятно, действительно "вбивали в землю". Роспись В. М.  Васнецова
  в Историческом музее дает хорошую реконструкцию  этого  охотничьего
  эпизода.
      Такое углубление одного из самых ярких сюжетов  русской  сказки
  в палеолит, естественно, вызовет возражения: как могли у  восточных
  славян,  никогда  не   видевших   мамонта,   сохраниться   подобные
  пережиточные воспоминания?!
      Произведем расчет, который пригодится нам и  для  последующего.
  Когда речь идет о народной памяти, то в качестве  условной  единицы
  удобнее всего взять одно поколение рассказчиков:  дед  рассказывает
  внукам.  В  точных  цифрах  годов  интервал  между  рассказчиком  и
  слушателями   примерно   равняется    полувеку;    через    полвека
  слушатели-мальчишки сами станут стариками, передающими своим внукам
  то, что они в свое время восприняли от  деда.  От  последних  живых
  мамонтов Восточной Европы до русских  крестьян-сказочников  XIX  в.
  прошло около 240 "поколений рассказчиков", а для  Сибири  --  всего
  около 150 поколений. Много это или мало?
      Следует  учесть,  что  схватки  с  мамонтами   происходили   на
  протяжении по крайней мере 500 таких поколений, и на глазах  одного
  рассказчика за всю его жизнь они повторялись сотни  раз.  Для  того
  чтобы  все  героические  и  трагические   стороны   этих   жизненно
  необходимых схваток запечатлелись в памяти людей, времени было более
  чем достаточно. Конечно, за те 240 поколений, когда  рассказ  велся
  уже о прошлом, не подкреплялся свежими впечатлениями и  превратился
  в чудесную сказку с фантастическими (для  слушателей)  персонажами,
  многое забылось, перепуталось, смешалось с другими, новыми образами,
  но то, что, несмотря на вполне  естественную  путаницу,  в  сказках
  удается все же выделить несколько устойчивых элементов, ведущих нас
  к палеолитической охоте, является очень интересным.
      Очень  важны  общие  наблюдения  фольклористов  над  жизнью   и
  местом в сказочном фонде сюжета "победитель змея". А. И.  Никифоров
  установил его повсеместность, широкое проникновение в разные сказки
  и вместе с тем отсутствие специальной сказки, посвященной только бою
  с чудищем. За этим  сюжетом  "неправомерно  сохранять  наименование
  особой сказки, а более правильно  видеть  в  нем  только  подвижной
  эпизод, вовлекаемый в связь с другими по мере надобности"  85.  Эту
  мысль поддерживает и новейший исследователь волшебных сказок Н.  В.
  Новиков, упоминая, что "этот подвижной эпизод в  русском  материале
  входит в сочетание более чем с 20 сюжетами" 86. Из этого становится
  ясно, что пришедший  из  другой  эпохи  красочно  описанный  бой  с
  хоботистым Змеем оказался  таким  самостоятельным,  своеобразным  и
  впечатляющим эпизодом, который не могли, не хотели забыть. Он не был
  законченной сказкой (потому что возник в  досказочный  период),  но
  титаничностью своих образов  и  героичностью  ситуации  импонировал
  рассказчикам, и они вплетали его всюду, расцвечивая им более бледные
  сюжеты позднейших эпох, видоизменяли, осмысливали неясное, дополняли
  87.