вный мир является 
проекцией его «Я», хотя Штейнер утверждает обратное (независимость духовного 
мира от человека). Здесь, однако, встает принципиальный вопрос: а как Штейнер и 
другие эзотерики достигают такой трансформации своей психики, когда их 
внутренняя жизнь и опыт начинают восприниматься как самостоятельный, 
эзотерический 
мир?
Некоторый свет на это проливает опыт буддизма. Известно, что Будда и его 
ученики, проходя путь от обычной жизни с ее страданиями к Нирване, обращаются 
за помощью к йоге. Исследователь буддизма Г. Ольденберг весьма точно описывает 
суть этой техники, используемой в буддизме.

«Предварительною, ведущей к победе ступенью считает буддизм постоянное 
упражнение в представляющих общее достояние всей индийской религиозной жизни 
упражнениях внутреннего погружения, в которых благочестивый человек отвращается 
от внешнего мира с его пестрым разнообразием форм, чтобы в тишине собственного 
„Я“ вдали от скорби и радости предвоспринимать прекращение тленности. То, чем 
является для других религий молитва, представляет для буддизма благочестивое 
самопогружение.

		«Когда туча бьет в барабан с высот,
		Когда дождь шумит через птичий 
путь		И монах в тиши погружен в себя,
		Заключен в свой грот, – больше счастья 
нет:		У ручья сидит средь цветов лесных,
		Чем украсил лес пестрый свой венок,
		И монах блажен, погружен в 
себя:		Больше этого в мире счастья нет».

Отчасти, очевидно, шла речь о простом упражнении в интенсивнейшей, свободной от 
патологических элементов концентрации представления и чувствования. Уже выше мы 
коснулись погружения в настроение дружества по отношению ко всем существам, 
которое возбуждали в себе, неподвижно сидя в лесу, и которому приписывали 
магическую силу, укрощающую всякую злобу в людях и зверях.

Другого рода погружение было погружение в „нечистоту“, чтобы проникнуться 
мыслью о телесности и нечистоте всякого телесного существования, помещались на 
кладбище и, оставаясь подолгу здесь, сосредоточивали внимание на трупах и 
скелетах в различных стадиях гниения и разложения, и думали при этом: „Поистине 
и мое тело имеет такую природу и стремится к этой цели; оно не свободно от 
этого…“
Большее значение для духовной жизни учеников Будды, чем подобного рода явления, 
имеют „четыре ступени самопогружения“. Мы имеем право признать в них состояния 
экстаза, встречающегося нередко и на почве западной религиозной жизни. Но 
только организм индуса расположен к нему в гораздо большей степени, чем 
организм западного человека.

Это долго длящееся состояние отрешения от всего земного, во время которого 
чувствительность к внешним влияниям уничтожается или сводится до минимума, а 
душа парит в небесном блаженстве. В тихой комнате, еще чаще в лесу садились на 
земле „со скрещенными ногами, выпрямив тело, лицо окружив бодрственными 
помышлениями“.

Таким образом, долгое время пребывали в совершенной неподвижности и 
освобождались по порядку от мешающих элементов „похоти и злых раздражений“, 
„обсуждения и взвешивания“, „радостного возбуждения“. Наконец, должно было 
прекращаться и дыхание, т. е. в действительности, разумеется, сводиться до 
неощущаемой степени. Тогда становился дух „собранным, очищенным, просветленным, 
очищенным от грязи, освобожденным от всего пагубного, гибким и искусным, 
крепким и непоколебимым“. Получалось радостное сознание восхищения из глубин 
горестного существования в светлые свободные сферы.

В этом состоянии пробуждалось чувство прозорливого познания хода мирового 
процесса. Как христианская мечтательность в моменты экстаза раскрывала для себя 
тайну мироздания, так и здесь думали видеть прошлое собственного „Я“ в 
бесчисленные периоды переселения душ. Думали узнавать через Вселенную существа, 
как они умирают и вновь возрождаются. Думали проникать в чужие мысли. Этому 
состоянию самопогружения приписывалось также обладание чудесными силами, 
способностью раздроблять собственное „Я“.

С экстазами ставятся далее в связь, – обыкновенно как предварительные к ним 
ступени, как средства овладеть ими, – другие духовные упражнения, относительно 
которых едва ли можно не согласиться, что здесь шло дело о самовнушении. В 
уединенном, защищенном от всяких помех месте устраивали круглую поверхность 
однообразного, лучше всего красного цвета. Вместо нее могла быть применена 
также водная поверхность, огненный круг – например, зажженный костер, 
рассматриваемый сквозь круглое отверсти