того оно притягивает и подымает в себе: тот 
умирает. Но мудрец знает слово и приношение, которые подымают его выше области 
катящихся дней и ночей и выше того мира, в котором солнце своим жаром имеет 
власть над жизнью и смертью. У него день и ночь не отнимают благословения его 
дел: он освобождает свою жизнь от смерти. Это есть освобождение от смерти, 
совершающееся в жертве Агни-готры».

Нарисованная картина у западного человека, естественно, должна вызывать 
недоумение: Праджапати – это и солнце, и Создатель мира, и жертва; однако 
мудрец, владеющий словом и жертвоприношением, может уйти от него в некий мир, 
бытие, где оказывается ему неподвластным. Как все это 
понять?
Понять можно, только при этом нужно учесть природу индуистского мышления, 
существенно отличающегося от европейского, осмыслить то различие мировоззрений 
Востока и Запада, о котором так много говорили и писали. Известный индолог Г. 
Ольденберг в книге «Будда, его жизнь, учение и община» (М., 1905) замечает по 
этому поводу: «Дело в том, что индийский ум не воспринимает отдельное явление в 
его отдельном существовании, заключенное в границах своих очертаний и живущее 
своею, ему одному свойственною, жизнью. У индуса одно явление сливается с 
другим; линии стушевываются в нечто неопределенное. Таким образом, мысль то 
схватывает одну область сущностей и воспринимает всякое отдельное явление из 
этой области как идентичное с одной и тою же центральной потенцией или как 
зависящее от этой потенции, ею одушевленное, из нее рождающееся, то перелетает 
через все преграды отдельных явлений и говорит: это и то суть все».

Здесь исследователь буквально наткнулся на характерную особенность индуистского 
мышления, однако понял и истолковал ее, на наш взгляд, не совсем верно. То, что 
ему кажется неопределенным, непоследовательным, нелогичным, расплывчатым, 
неоднородным, на самом деле просто другой способ осознания, другой тип 
смыслообразования и объяснения.

Европейский человек со времен Античности и Нового Завета рассуждает, 
умозаключает, опираясь на отношения тождества и различия. Он исходит из твердых 
оснований, начал, которые выглядят однородными и непротиворечивыми (истинными). 
Каждый предмет и явление для европейского сознания отличны от других, а их 
сходство (тождество) или различие может быть установлено только в специальном 
рассуждении при приведении их обоих к одному основанию. В этом смысле «мир 
сознания» европейского человека, оформленный в античной философии Платоном и 
Аристотелем, есть мир явлений, связанных между собой отношениями тождества, 
различия, непротиворечивости. У индуса реальность принципиально иная. Он не 
устанавливает тождества и различия, не приводит разные явления к 
непротиворечивым основаниям (т. е. не гомогенизирует бытие), а напротив, ищет 
аналогии, сходства и подобия между явлениями, которые при этом считает 
принципиально различными, индивидуальными.

Понятно, что эта процедура не менее эффективна, чем та, которую применяет 
европеец: любую группу предметов можно организовать как в отношении тождества и 
различия, приведения к основаниям), так и в отношении сходства, аналогии, 
подобия. Поэтому там, где европейское сознание обнаруживает отдельные семейства 
и ряды тождественных (сводимых друг к другу) явлений (собственно предметов, 
наук), индуистский ум видит длинные цепи аналогичных, сходных явлений, каждое 
из которых, тем не менее, отличается от всех других. И самая длинная цепь 
аналогий, охватывающая и пронизывающая все, что только можно помыслить, – это 
сам Бог, единое существо, не имеющее никаких положительных определений, только 
«не это, не это». Действительно, чем более широкий круг предметов и явлений 
охватывается аналогией, тем меньше положительных определений остается у 
качества, общего у всех этих явлений. Наконец, явления самого широкого круга, т.
 е. всего мыслимого и сознаваемого мира, имеют лишь одно общее свойство – 
«ничто». «Вначале было несуществующее, – читаем мы в одном из главных 
ведических памятников „Брахмане ста тропинок“, – из него родилось Существующее, 
оно само создало себя (произвело творение из себя самого)». «Единое-сущее, – 
пишет Ольденберг, – есть ens realissimum; его отражение суть слог утверждения 
„ОМ“. Но в то же время у него есть и другое имя „Не это, не это“, ибо он выше и 
глубже всякого предиката, который можно было бы приставить к нему; оно ни 
велико, ни мало, ни длинно, ни кратко, ни скрыто, ни открыто: „Лишь кто не 
думает о нем, подумал о нем; кто же думает о нем, не познает его, непонятное 
понимающему, понятное тому, кто не понимает“».

Но не только особенности смыслообразования отличают, выделяют индуистский ум, 
сознание. Не менее существенно понимание роли жертвы и мудреца (Брахмана), 
владеющего ритуалами жертвоприношения. Аналогия между жертвой и Богом 
(Праджапати), установленная еще в глубокие ведические времена («жертва есть 
Бог»), предопределила в более позднее время два в