|
ми. С этого дня Его Величество через эти окна собственноручно будет
раздавать золото всем нуждающимся. Спешите все ко дворцу!"
Итак, ко дворцу потекли, что вполне естественно, бесчисленные толпы
народа. Изо дня в день король появлялся в одном из сорока окон и одаривал
каждого просителя золотой монетой.
И вот однажды, раздавая милостыню, король обратил внимание на одного
дервиша, который каждый день подходил к окну, получал свою золотую монету
и уходил.
Поначалу монарх решил, что дервиш берет золото для какого-нибудь
бедняка, который не в состоянии придти за милостыней сам. Затем, увидев
его снова, он подумал: "Может быть, он следует дервишскому принципу тайной
щедрости и одаривает золотом других". И так каждый день, завидев дервиша,
он придумывал ему какое-нибудь оправдание. Но когда дервиш пришел в сорок
первый раз, терпению короля пришел конец. Схватив его за руку, монарх в
страшном гневе закричал: "Наглое ничтожество! Сорок дней ты ходишь сюда,
но еще ни разу не поклонился мне, даже не произнес ни одного
благодарственного слова. Хоть бы улыбка однажды озарила твое постное лицо.
Ты что же, копишь эти деньги или даешь их в рост? Ты только позоришь
высокую репутацию заплатанного одеяния!"
Только король умолк, дервиш достал из рукава сорок золотых монет,
которые он получил за сорок дней и, швырнув их на землю, сказал:
- Знай, о король Ирана, что щедрость только тогда воистину щедрость,
когда проявляющий ее соблюдает три условия.
Первое условие - давать, не думая о своей щедрости.
Второе условие - быть терпеливым.
И третье - не питать в душе подозрений.
Этот король так никогда и не стал по-настоящему щедрым. Щедрость для
него была связана с его собственными представлениями о "щедрости", и он
стремился к ней только потому, что хотел прославиться среди людей.
Эта традиционная история, известная читателям из классического
произведения на урду "Истории четырех дервишей", кратко иллюстрирует
весьма важные суфийские учения.
Соперничество без основных качеств, подкрепляющих это соперничество,
ни к чему не приводит. Щедрость не может быть развита в человеке до тех
пор, пока другие добродетели так же не будут развиты.
Некоторые люди не могут учиться даже после того, как перед ними
обнажили учение. Последнее продемонстрировано в сказании первым и вторым
дервишами.
ЛЕЧЕНИЕ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ КРОВЬЮ
Мауляну Баха ад-дина Накшбанди спросили однажды: "Как объяснить
сообщающиеся во многих историях случаи, когда великие учителя одним
взглядом или каким-либо иным косвенным воздействием одухотворяли
невежественных людей или детей, находящихся с ними в контакте?"
В ответ Баха ад-дин рассказал следующую притчу, заметив при этом, что
притчи тоже представляют собой метод косвенного одухотворения. Итак, вот
история, рассказанная Накшбандом:
Во времена великой Византийской империи один из византийских
императоров заболел какой-то странной болезнью, и никто из его докторов не
знал от нее лекарства.
Во все страны были разосланы гонцы, которые должны были оповестить
великих мудрецов и искусных лекарей о болезни византийского государя и
подробно описать им симптомы этой болезни.
Один посланец прибыл в школу аль-Газали, ибо слава этого величайшего
восточного мудреца докатилась до Византии.
Выслушав посланцев, аль-Газали попросил одного из своих учеников
отправиться в Контантинополь и осмотреть императора.
Когда этот человек, а звали его аль-Ариф, прибыл к византийскому
двору, его приняли со всевозможными почестями и тут же ввели в царские
покои. Шейх аль-Ариф первым делом спросил у придворного врача, какие
лекарства уже применяли и какие намереваются применять. Затем он осмотрел
больного.
Кончив осмотр, аль-Ариф сказал, что необходимо созвать всех
придворных, и тогда он сможет назвать средство, которое излечит
императора.
Все приближенные собрались в тронном зале, и суфий обратился к ним:
"Его Императорскому величеству лучше всего использовать веру".
- Его величество нельзя упрекнуть в недостатке веры, но вера
нисколько не помогает ему исцелиться, - возразил духовник императора.
- В таком случае, - продолжал суфий, - я вынужден заявить, что на
свете есть только одно средство для спасения императора, но оно такое
страшное, что я даже не решаюсь его назвать.
Тут все придворные принялись его упрашивать, сулить богатство,
угрожать и льстить, и, наконец, он сказал: "Император излечится, если
искупается в крови нескольких сотен детей не старше семи лет".
Когда страх и смятение, вызванные этими словами, н
|
|