христиане ничего общего не имеют с иудеями, что, наоборот, иудеи были их
злейшими врагами, мучившими и убившими основателя их религии.
Нетрудно догадаться, что трактовка характера и поведения Пилата была
продиктована насущными апологетическими нуждами. Евангелисты -
умышленно или по своей наивности - с поразительной беззаботностью
игнорировали неопровержимые исторические факты и подгоняли биографию
Иисуса под требования текущей политики. В несколько завуалированной форме
это признала сама католическая церковь. В "Догматической конституции о
божественном откровении", принятой вторым Ватиканским собором, говорится,
в частности: "Святые авторы написали четыре евангелия, пользуясь устными и
письменными источниками, трактуя некоторые вещи синтетически или объясняя
с учетом положения церкви".
Каждый из евангелистов описывает судебный процесс перед римским
трибуналом по-своему, но все варианты объединены общей тенденцией. В них
явственно видно постепенно усиливающееся стремление отмежеваться от
иудеев и изобразить Пилата защитником Иисуса. Причем дальше всех в
обеливании римского прокуратора зашел Иоанн.
В самом древнем евангелии - от Марка - описание суда еще сравнительно
краткое и деловое. Правда, Пилат и тут убежден в невиновности Иисуса, но
быстро поддается давлению иудеев, велит Иисуса избить и повести на Голгофу.
Матфея, которому, как известно. Евангелие от Марка было хорошо знакомо,
такой Пилат уже не совсем устраивал, и он дополнил основной рассказ двумя
эпизодами, долженствующими показать, что Пилат всячески тянул время и
делал, что мог, чтобы спасти Иисуса. Прежде всего, он вводит в повествование
новое лицо, о котором не упоминают другие евангелисты, а именно - супругу
прокуратора. Эта дама вдруг посылает к Пилату человека сказать:
"Не делай ничего праведнику тому, потому что я ныне во сне много пострадала
за него" (27:19). Пилат после этого пытается отстоять Иисуса, но, встретив
яростное сопротивление иудейских священников и толпы, капитулирует. И тут
Матфей вводит второй эпизод, тоже неизвестный остальным евангелистам, а
именно - знаменитую сцену умывания рук. Пилат, совершив символическое
омовение, заявляет: "Невиновен я в крови праведника сего;
смотрите вы" (27:24). Вводя в повествование этот театральный эпизод, Матфей
хотел подчеркнуть, что, несмотря на вынесение смертного приговора, Пилат
непоколебимо до конца верил в невиновность Иисуса и сказал это иудеям прямо
в глаза. И вдруг в этом месте происходит неожиданный поворот сюжета. Перед
распятием Иисуса Пилат, никем не принуждаемый, по собственной воле отдает
его на истязание своим солдатам. Тут налицо совершенно нелепое, ничем не
объяснимое нарушение логики в изображении Пилата, который в одном месте
представлен человеком справедливым, а тут же рядом - безжалостным
солдафоном, каковым он и был в действительности. Здесь, несомненно, сквозь
созданную Матфеем легенду проглядывает внезапно подлинная история суда и
подлинное лицо римского сановника. Лука, наделенный, как мы знаем, более
богатым воображением, чем Марк и Матфей, благоразумно избегает этой
ловушки. В его версии нет ни слова о том, что солдаты в претории бичевали
Иисуса. Таким образом, Лука устранил последний штрих, нарушавший легенду о
невиновности Пилата, и в результате добился того, что все негодование христиан
обратилось против иудеев, избивавших Иисуса пред синедрионом. Стремясь
снять с Пилата всякую ответственность, Лука рассказывает, что он трижды
объявил Иисуса невиновным и трижды пытался спасти его от ярости иудеев.
Пытаясь выгадать время, он отправляет Иисуса к Ироду, чтобы тот выяснил, в
чем суть его учения. Ирод и его придворные насмехаются над Иисусом, но
возвращают его римлянам, облачив в белую одежду, в знак того, что на нем нет
никакой вины. Тогда Пилат заявляет иудеям следующее: "Вы привели ко мне
человека сего, как развращающего народ;
и вот, я при вас исследовал и не нашел человека сего виновным ни в чем том, в
чем вы обвиняете его" (23:14). Иоанн отнесся к вопросу о бичевании иначе, чем
Лука. Он не вычеркнул этого эпизода, очевидно считая, что этого делать нельзя,
поскольку бичевание прочно вошло в традицию Страстной недели. Но он его
толкует таким образом, что это не только не бросает тень на Пилата, но,
напротив, показывает его в выгодном свете. В Евангелии от Иоанна, как и у
синоптиков, Пилат хочет освободить Иисуса и тоже наталкивается на
сопротивление евреев. Он приказывает избить Иисуса, но руководствуется при
этом не бессмысленной жестокостью, а стремлением спасти его. Он,
оказывается, надеялся, что евреи, увидев Иисуса избитым и измученным,
пожалеют его и согласятся оставить его в живых. С этой целью он выводит к
толпе Иисуса в терновом венце и в багрянице и восклицает: "Ее, человек!"
Однако его усилия были напрасны. В этой одной из самых драматических и
волнующих сцен Нового завета римский прокуратор дважды предпринимает
попытку спасти Иисусу жизнь, но евреи, неумолимые в своем озлоблении,
кричат: "Распни, распни его!" В конце концов они пригрозили, что пожалуются
самому императору. И Пилат, отчаявшись добиться своего, вынужден был
объявить смертный приговор. Его продолжали терзать угрызения совести, и в
последний момент он еще с горечью спросил: "Царя ли вашего распну?" На что
первосвященники отвечали: "Нет у нас царя, кроме кесаря" (Иоанн, 19:15). О
популярности среди христиан Понтия Пилата, как римского чиновника, который
обошелся с Иисусом благородно и справедливо, свидетельствует богатая
апокрифическая литература. Это, прежде всего, цикл о Пилате, состоящий из
семи отдельных, якобы подлинных отчетов, содержащих также четыре письма,
написанных будто бы Пилатом к императорам Клавдию и Тиберию. Авторы цикла