в зависимости от  конъюнктуры и жизненных  обстоятельств. В Иерусалиме  и  в
еврейских эмигрантских  общинах он выступал как  Саул, а в  греческо-римских
кругах - как Паулос или Паулус.
     Головоломкой является для историков и  вопрос о наружности Павла. Автор
"Деяний  апостолов"   поскупился   тут   на  информацию,   и   мы  вынуждены
довольствоваться более  поздними  источниками. Единственное, по  сути  дела,
дошедшее до нас описание внешности  Павла  содержится  в известном  апокрифе
второго века "История Павла".
     Анонимный   автор  сообщает  нам,  что  Павел  был   маленького  роста,
кривоногий,  почти  совсем лысый, с густыми  бровями и  крупным  крючковатым
носом.  Хотя  к  апокрифам  вообще  трудно  относиться  как  к   достоверным
историческим источникам, однако в этом случае  дело обстоит несколько иначе.
Ведь "История Павла" написана в Киликии, то есть на родине  апостола, где он
еще долго оставался в  памяти  людей таким,  каким  был в  действительности.
Однако церковная иконография, игнорируя это  реалистическое  описание, пошла
сразу по  пути вымысла, создав  стереотипный портрет достопочтенного мужа  с
бородатым  ликом  задумчивого  философа.  Самое древнее  изображение  Павла,
выдержанное в  этом условном  стиле,  обнаружено  в  катакомбах Домитиллы на
медальоне  второго  века.  Другие,  еще  более  поздние  найдены в  изрядных
количествах  на саркофагах  и  фресках римских  катакомб, и прежде  всего на
древних мозаиках. На физический облик Павла, несомненно, наложила отпечаток,
какая-то загадочная  болезнь,  мучившая  его  всю жизнь и  усугублявшая  его
уродство.  Из  послания  к галатам  мы  узнаем, что  эта  болезнь со  своими
отвратительными симптомами  была  тяжким испытанием для учеников и спутников
Павла. Он прекрасно сознавал это и благодарил их за то, что они не  презрели
его  и не погнушались им (4:13).  Павел описывает  свою болезнь так туманно,
что, в сущности,  трудно  догадаться, в чем она состояла. Ученые, пытавшиеся
поставить диагноз, вращались в заколдованном кругу догадок и не могли прийти
к единому мнению. Высказывались предположения, что это была какая-то глазная
болезнь,  а  возможно,  и  малярия  или  эпилепсия.  Большинство  библеистов
склоняется к  диагнозу - эпилепсия. Известный библеист Шпильман подчеркивает
в  своей  монографии  любопытную деталь.  Он считает,  что Павел,  очевидно,
сознавал тесную  причинную связь между своим  недугом и случавшимися  с  ним
экстатическими откровениями  (2-е коринфянам, 12:7-9).  Павел рассказывает о
своих экстатических переживаниях так, словно речь идет  о ком-то другом,  но
из  контекста  явственно следует, что он имеет в виду себя. В частности,  он
рассказывает  своим  единоверцам  в  Коринфе,  что  его однажды  вознесли на
"третье небо",  хотя он и не  уверен, было  ли это  физическое  или духовное
вознесение.  Таким  образом,  он,  в  сущности,  признает,  что  не  уверен,
возносили ли его в  самом деле или это  ему померещилось в бреду. Павел, как
известно,  был  человеком  практическим,  трезвым,  и  подобное  мистическое
видение для него весьма  странно (даже  если  предположить  его  болезненную
основу).
     Следует,  видимо, сделать вывод, что  тут  заговорили  дремлющие  в его
сознании ветхозаветные мотивы. Ведь, согласно  преданию, пророки Енох, Илья,
Ездра  и Иеремия  живыми  вознеслись  на небо.  А  что касается  загадочного
"третьего неба", то объяснение этому  мы находим в двух иудейских апокрифах:
в  "Завещании двенадцати патриархов" и "Книге Еноха". Авторы  этих сочинений
сообщают, что небо состоит из семи  ступеней, а на третьем небе (куда и  был
"вознесен" Павел) расположен рай.

     Полный противоречий и парадоксальных настроений.
     Уже  говорилось  о  том,  что  жизнь  Павла  изобиловала  всякого  рода
злоключениями  и   острыми  конфликтами.  Всюду,  где  бы  он  ни  появился,
происходили опасные для него волнения  и эксцессы. На первый взгляд кажется,
что причина  тут  ясна: евреи  реагировали на  Павла  так бурно,  потому что
считали  его  еретиком  и  ренегатом,  изменившим  иудаизму.  Однако  многих
библеистов  (в   том   числе  Поуэла  Дэвиса)  это  простое   объяснение  не
удовлетворяет.  По  их  мнению,   в  нем  не  учтена  атмосфера  терпимости,
господствовавшая  в еврейской среде и в диаспоре. Ведь  эту среду составляли
"эллинисты", известные своим  либерализмом в вопросах  религии.  В иудейских
синагогах не было священников, любой мог там выступать со своим словом перед
народом. Это было время, когда иудаистская  мысль переживала  фазу глубокого
брожения: бесконечные  споры и дискуссии были повседневным  явлением. В этой
обстановке Павел, как и многие другие странствующие "ученые мужи", не должен
был подвергаться особым неприятностям за пропаганду учения Христа.
     Стало быть, причиной того, что его бросали в тюрьмы, бичевали, побивали
каменьями, покушались на его жизнь, не могла быть просто  проповедь учения о
спасителе и царстве божьем на земле. Источник всех конфликтов был, очевидно,
заложен  в  нем  самом,  в его  характере. Была  в нем,  наверное,  какая-то
вызывающая    одержимость,   создававшая   вокруг   него   напряженность   и
беспокойство. В "Деяниях апостолов" есть кое-какие данные, доказывающие, что
так оно и было. Очень странно, например,  что в Листре возмущенная еврейская
толпа выместила  злобу исключительно  на  Павле,  пыталась побить  каменьями
только его одного, совершенно не  трогая при этом Варнаву - его неразлучного
спутника  и столь же ревностного последователя Иисуса. То же самое произошло
в  Коринфе:  тамошние евреи потащили  к проконсулу на  суд одного  Павла, не
обращая внимания на остальных христиан.
     Особенно  ярко проявилось враждебное отношение  к Павлу в  Верее: евреи
науськали  против него толпу,  вызвав  уличные  беспорядки.  Тогда  спутники