присутствии.  Он  презирал  также  знамения. Он  причастился и  наказывается
отлучением и  двумя  годами тюремного  заключения. По  истечении  таковых он
снова должен быть возвращен к своему господину.
     Фернандо Мориско, 22  лет. Он бежал с галер к берберам  и изменил своей
святой вере. Вопреки  господним  заповедям он грабил, находясь  на пиратском
галионе,  и пойман  как  корсар.  Он причастился  и наказывается пожизненной
тюрьмой. Первые годы он отбудет на галерах.
     Луис Морино вместе  с другими хотел уехать к берберам, но раскаялся. Он
наказывается четырьмя годами тюрьмы. Он должен быть наставлен в делах веры и
подвергнуться ста ударам розгами.
     Альфонсо  Мориско  из королевства Гранады. То  же  преступление,  та же
кара.
     Форрор  Моро,   раб   Хуана   Маттиаса,   подстрекал   названных  выше.
Наказывается ста ударами розог.
     Томас Моро. То же преступление, та же кара.
     Лоренсо Мартин, 30 лет. Он сказал, что исповедоваться надо только перед
богом и  что смешно исповедоваться перед священником. Он говорил  также, что
вера  и проповедь христиан и мавров  одинакова. На него наложено покаяние, и
он должен три месяца просидеть взаперти.
     Хуан  Коринео  -  мориск.  Хотел  уехать в Берберию.  Наказывается  ста
ударами розог.
     Хуан де Монтис, мавр, дважды состоял в браке. Сто ударов розгами  и  10
лет на галерах.
     По-видимому, такие "легкие" наказания не устрашали морисков.  Опасаясь,
как бы  мориски не перешли на сторону турецких или марокканских султанов или
других противников Испании, испанская корона решила в начале XVII в. изгнать
всех морисков из  Испании, предварительно обобрав их до нитки, как столетием
раньше она  это сделала с  иудеями. В 1609  - 1614 гг. 275 тыс. из 300  тыс.
испанских морисков  покинули страну. Их изгнание нанесло непоправимый  ущерб
испанской  экономике. В Валенсии, где четверть населения составляли мориски,
после  их  изгнания пришли  в  упадок зерновые культуры,  культуры сахарного
тростника, ремесла. "Кто же теперь будет  шить нам башмаки?" - с недоумением
спрашивал архиепископ Ривера после изгнания морисков. Значительно упали даже
доходы самой инквизиции, и теперь, чтобы поправить свои дела, ей приходилось
выискивать новые, хотя и не столь "жирные" жертвы.

ПРЕСЛЕДОВАНИЕ ИНАКОМЫСЛЯЩИХ.

     Машина  инквизиции, раз  запущенная,  напоминала  сорвавшегося  с  цепи
бешеного  пса,  кусающего без разбора  своих  и  чужих.  Ведь дьявол пытался
совратить не  только марранов и морисков, не только простолюдинов, а и самых
могущественных,  самых преданных вере  христиан. Так рассуждали инквизиторы,
относясь с  подозрением и недоверием  не только  к низам,  но и  к верхам  -
королевскому окружению, к  университетским  кругам, к богословам, писателям,
то есть  к среде, к которой  принадлежали  сами инквизиторы.  Их произвол  и
власть росли пропорционально тому, как они  "пропалывали", очищали эту среду
от ненадежных, сомневающихся элементов, действовавших "по наущению дьявола".
     Пример Торквемады показал, что  мог натворить наделенный неограниченной
властью  энергичный, тщеславный,  самолюбивый,  мстительный, неразборчивый в
средствах инквизитор, а  ведь большинство испанских инквизиторов были именно
такими.  Этим  объясняется,  что  в  жернова  инквизиции попадали  наряду  с
виновными не только невиновные, но и наиболее преданные церкви люди.
     Испанский   философ  X.  Л.  Вивес  в  начале   XVI   в.  писал  Эразму
Роттердамскому: "Мы живем в столь тяжелые времена, когда  опасно и говорить,
и молчать". Ив том, и в другом  случае любому ученому мужу инквизиция  могла
приписать тайные симпатии  к  иудаизму, наличие еретических  высказываний  и
поступков,  критику действий  инквизиции,  тысячу  всяких других  больших  и
малых, действительных или вымышленных проступков. Инквизиция  могла обвинить
свою жертву в чем угодно, и она не была обязана  доказывать  свое обвинение,
ибо,   согласно   ее   юриспруденции,   само   наличие   обвинения   служило
доказательством его обоснованности.  Обвинение в ереси  означало, что жертва
обречена на тот или другой вид наказания, спасти от которого ее могло только
какое-либо из ряда вон выходящее обстоятельство.
     Примером  тому может служить дело толедского  архиепископа Бартоломе де
Каррансы,  бывшего исповедника Филиппа  II,  участника  Тридентского собора,
который имел  несчастье  написать весьма посредственный богословский трактат
"Комментарии на христианский  катехизис",  изданный в 1558 г. в Антверпене и
признанный папой на Тридентском соборе вполне ортодоксальным.
     Несмотря на  это, инквизиция,  придравшись к  некоторым фразам из этого
трактата,  обвинила  Каррансу  в протестантской  ереси и  добилась  от  папы
разрешения арестовать его.  После ареста его словно проглотила земля. Филипп
II и все его друзья отказались от него.
     В течение многих  лет папский престол, считая суд  над епископами своей
прерогативой, добивался от испанской инквизиции выдачи Каррансы. В 1565 г. в
Испанию с этой целью были  направлены  Пием IV  специальные  легаты, один из
которых  докладывал  папе: "Здесь  никто  не  решается  выступить  в  защиту
Каррансы из-за боязни инквизиции. Ни один  испанец не отважился бы оправдать
архиепископа,  даже если бы верил в  его невиновность,  ибо это  означало бы
выступить против инквизиции. Авторитет последней не позволил бы ей признать,
что  она  арестовала  Каррансу  несправедливо.  Самые  страстные   защитники