ысшее счастье философа, мыслителя, как такового,  сводится к  непрерывности
мышления. Боги  греческих философов - по крайней мере греческого философа по
преимуществу,   философского   Зевса,  Аристотеля   -   непрерывно   мыслят;
блаженство,  божественность  сводится к  ничем  не  прерываемой деятельности
мышления. Но эта деятельность, это блаженство само ведь протекает в пределах
этого мира, в границах человеческой природы,  правда, в здешних условиях - с
перерывами. Это есть  действительное,  определенное,  особенное  блаженство,
поэтому с христианской точки зрения оно представляется ограниченным, жалким,
противоречащим  самой сущности блаженства: ибо бог христиан не ограниченный,
а  беспредельный,  возвышающийся  над  всякой  естественной  необходимостью,
сверхчеловеческий,  внемировой, трансцендентный, а это  значит: христиане во
власти неограниченных, трансцендентных, выходящих за пределы мира,  природы,
человеческого существа, то есть абсолютно фантастических, желаний. Христиане
хотят быть бесконечно  счастливее, чем боги  Олимпа; их желание - небо,  где
исчезают  все  границы,  вся природная  необходимость, где  исполняются  все
желания; на этом небе нет ни потребностей, ни страданий, ни ран, нет борьбы,
нет страстей, нет препятствий, нет смены дня и ночи, света и тени, радости и
горя,  как все это  есть на небе греков. Лютер, например, говорит: "Где  бог
(именно  на  небе),  там  должны  иметься  все  блага,  каких  только  можно
пожелать".  То  же  самое говорится об обитателях рая  в Коране по  переводу
Савари:
     "Все их  желания будут  исполнены", но только их желания  другого рода.
Словом,  предмет  их  веры не  есть  ограниченный, определенный  бог,  бог с
известным именем -  Зевса, Посейдона  или Гефеста, но абсолютный, безыменный
бог, потому  что предметом их желаний оказывается не какое-нибудь известное,
конечное, земное счастье, не определенное наслаждение-любовью или прекрасной
музыкой,  моральной свободой или мышлением,  -  но наслаждение, охватывающее
все возможные наслаждения, поэтому наслаждение исключительное, превосходящее
всякое  представление,  всякое  понятие, наслаждение бесконечным, безмерным,
невыразимым,  неописуемым блаженством. Блаженство и божество - то  же самое.
Блаженство  в  качестве  объекта  веры,  представления,  вообще  в  качестве
теоретического  объекта,  есть  божество; божество  как объект сердца, воли,
желания, вообще как практический объект, есть блаженство. Впрочем, воля, как
она понимается моралистами, не составляет специфической особенности религии,
ибо я не  нуждаюсь  в  богах, когда я могу чего-либо  достигнуть собственной
волей. Превратить мораль в существенную сторону религии  -  значит сохранить
название религии,  отказавшись от ее сущности.  Моральным  можно  быть и без
бога,  но  нельзя  быть без бога  блаженным, блаженным в сверхъестественном,
христианском смысле, ибо  блаженство  в этом смысле находится  за  пределами
природы  и  человечества,  не  подчиняясь  их  власти,  поэтому  для  своего
осуществления   это  блаженство  предполагает  сверхъестественное  существо,
существо,  которое может  быть тем, что не под  силу природе и человечеству,
что выше всего человеческого.  Поэтому, если Кант сделал  из морали сущность
религии, то он находился в таком же или приблизительно таком же отношении  к
христианской  религии,  в  каком  Аристотель  стоял к  греческой,  поскольку
последний  теоретическую  деятельность  считал  сущностью  богов.  Как  бог,
представляющий  собой лишь спекулятивную сущность, лишь ум, еще не есть бог,
так  и моральное существо  или "олицетворенный  моральный закон" еще не есть
бог.  Конечно, и Зевс - философ, когда  он  с улыбкой  взирает  с  Олимпа на
борьбу богов,  но  сверх  того он  есть нечто  бесконечно большее;  конечно,
христианский бог  есть и моральное существо,  но сверх того нечто бесконечно
большее;  нравственность  есть  лишь  условие  блаженства.  Истинная  мысль,
определяющая  христианское   блаженство,   а   именно   в  противоположность
философскому  язычеству, есть как раз та мысль,  что только в удовлетворении
всего  человеческого существа  можно  обрести  истинное  блаженство, поэтому
христианство   позволяет  быть  причастным  божеству,  или,  что  то  же,  -
блаженству, -  телом,  плотью. Впрочем, развитие этой мысли  относится не  к
данной работе,  а  к "Сущности  христианства".  Или,  вернее, божество  есть
представление, истина и реальность которого сводятся к блаженству. Насколько
простирается   желание  блаженства,   настолько,  не   дальше,  простирается
представление о божестве. У кого  больше нет сверхъестественных желаний, для
того больше нет сверхъестественных существ.
Bottom of Form