В естественной религии человек обращается к объекту, который прямо-таки
противоречит подлинному устремлению и смыслу религии. Действительно, человек
жертвует своими чувствами для сущности, самой по себе бесчувственной, отдает
ей, чуждой разума, свой ум, он  ставит над собою то,  что он хотел  бы иметь
под собой, он находится в услужении у того, над чем он хочет властвовать, он
с почтением относится  к тому, что он  по  существу ненавидит, он  взывает о
помощи к тому, от кого он ищет  защиты. Так греки приносили жертвы ветрам на
Титане, чтобы умилостивить их ярость;  так римляне посвятили храм лихорадке,
чтобы  ее обезвредить;  так  тунгусы  во  время  эпидемий  благоговейно и  с
торжественными  поклонами  умоляют  болезнь,  чтобы  она  миновала  их  юрты
(Паллас); так жители Гвинеи приносят жертвы бурному морю, чтобы побудить его
успокоиться  и  не  мешать им ловить рыбу; так индейцы при приближении грозы
или  бури обращаются  к манито (духу, божеству,  существу)  воздуха,  а  при
путешествии по воде - к манито вод, чтобы он отклонил от них  все опасности;
так  вообще многие народы определенно  почитают  не доброе,  а злое существо
природы, во всяком  случае оно  им представляется  злым.  Сюда  же относится
почитание  вредных  животных. В  естественных религиях человек обращает свои
любовные речи к статуе, к трупу; поэтому нет ничего удивительного в том, что
он прибегает к самым, отчаянным, безумным средствам, чтобы быть выслушанным,
нет ничего удивительного, что он становится бесчеловечным, чтобы очеловечить
природу,  что он даже проливает человеческую  кровь, чтобы  внушить  природе
человеческие  чувства.   Так,  северные  германцы  определенно  верили,  что
"кровавые жертвы могут  наделить человеческой речью и восприятием деревянных
божков, также  заставить  говорить и  пророчествовать  камни,  почитаемые  в
зданиях, где  приносятся кровавые жертвы". Но тщетны все эти попытки оживить
мертвую природу: природа отвечает молчанием на жалобы  и  вопросы  человека;
она беспощадно отбрасывает его обратно к самому себе.

36.

     Хотя человек чувствует  и представляет себя  с религиозной точки зрения
ограниченным,   эти   границы  на  самом  деле   являются  только  границами
представления   и   фантазии   и  в   действительности  вовсе  не   являются
доказательством  роковой ограниченности  человека, потому что они необходимо
определяются существом  дела, коренятся  в  природе вещей; таково, например,
ограничение,  что человек  не  знает  будущего, что  он  не вечен, что он не
пользуется непрерывным и неомраченным  счастьем,  что  его  тело  обременено
тяжестью,  что он не  может летать, как боги, не  может распространять гром,
как Иегова, не  может по  собственному  почину  увеличивать свой  облик  или
делать  его  невидимым,  не  может,  подобно  ангелу,  жить без  чувственных
потребностей  и влечений,  -  словом, не в состоянии  достигнуть всего того,
чего он хочет или желает,  - так же точно бесконечное божественное существо,
неограниченное этими  пределами,  есть  лишь сущность  нашего представления,
нашей  фантазии  и  нашего  настроения или  чувства, находящегося  во власти
фантазии. Поэтому,  что  бы ни было предметом религии, пусть это будут  даже
раковины  улитки  или  кремень, они  окажутся  предметом  религии  лишь  как
сущность, определяемая чувством,  представлением, воображением. Это лежит  в
основании утверждения, что люди почитают не камни, не зверей, не деревья, не
реки, как  таковые, но обитающие в них  божества,  манито, духи. Но эти духи
природных  существ не что иное, как представления, как их  отображения, или:
это -  представляемые  существа, воображаемые существа в отличие  от этих же
существ, но рассматриваемых как нечто чувственное, доподлинное. Точно так же
духи умерших не что иное, как представления  и образы умерших, не исчезающие
из  памяти, -  они были когда-то действительными существами, а теперь только
представляются таковыми;  религиозный, то  есть необразованный,  человек  не
различает между  предметом  и  представлением  этого  предмета,  почему  эти
существа  кажутся  ему  реальными  и  самостоятельными.  Совершенно  ясен  и
очевиден благочестивый, непроизвольный самообман верующего человека, если он
обнаруживается в естественной религии,  ибо  человек сам здесь  вкладывает в
свой религиозный объект и глаза и уши, он знает, он видит, что это сделанные
каменные  или  деревянные  глаза  и  уши,  и  все  же  он   верит,  что  это
действительные глаза и уши.  Итак, верующий  человек обладает глазами только
для того, чтобы  не видеть,  чтобы быть  совсем слепым,  он обладает разумом
только для  того, чтобы  не мыслить, чтобы быть совсем глупым.  Естественная
религия    есть    наглядное    противоречие    между    представлением    и
действительностью,  между  фантазией  и  истиной. Что в  действительности  -
мертвый камень  или  чурбан,  то  в  понимании  естественной религии-  живое
существо, что по  всей видимости не бог, а нечто совсем другое, то невидимо,
согласно вере, - бог.  Поэтому естественная религия  находится в  постоянной
опасности горчайшего  разочарования. В самом деле,  достаточно удара топором
для обнаружения, например,  что из  боготворимых этой  религией деревьев  не
течет  никакой крови, что,  следовательно, в них  не пребывает никакое живое
божественное  существо. Как  же  теперь  религия ускользает  от  этих грубых
противоречий и разочарований, которым она себя подвергает  своим  почитанием
природы?  Только  тем,  что она  превращает  свой предмет в нечто невидимое,
вообще  нечувственное,  в  существо,  которое  есть   только  предмет  веры,
представления, воображения,  словом,  духа,  итак, само  по  себе  это  есть
духовное существо.