бладают образом. [Вся] тьма 
вещей зарождается в недеянии. Поэтому и говорится: «Небо и земля бездействуют и 
все совершают» [3. Ту же характеристику, но отнесенную к дао см. «Дао дэ цзин», 
§37.]. А кто из людей способен достичь 
недеяния?


У Чжуанцзы умерла жена и Творящий Благо [пришел] ее оплакивать. Чжуанцзы же 
сидел на корточках и пел, ударяя [в такт], по глиняному тазу.

Творящий Благо 
сказал:
— Мало того, что [вы] не оплакиваете умершую, [которая] прожила с [вами, своим] 
мужем до старости, и вырастила детей. Не слишком ли много [себе позволяете], 
предаваясь пению, отбивая такт о 
таз?
— Это не так, — ответил Чжуанцзы. — Могла ли меня не опечалить ее кончина? [Но 
затем] я задумался о том, что [было] вначале, [когда она] еще не родилась, не 
только не родилась, но еще не обладала телом, не только телом, но даже и эфиром.
 Слитая с неразличимым, неуловимым, [стала] развиваться и обрела эфир, эфир 
развился и обрела тело, тело развилось и обрела жизнь. Ныне же прошла через 
новое развитие — смерть. Все это сменяло друг друга, как времена года: весна и 
осень, лето и зима. И я понял, что плакать и причитать, когда она покоится в 
огромном доме; значит не понимать жизни. Поэтому и перестал.



Дядя Урод и Дядя Неразумный Одноногий [4. Комментарий Ли И дает значения этих 
имен: Чжили — как Забывший о теле, Хуацзе — как Забывший о разуме, упуская из 
виду, что сходные герой уже появлялись ранее (Урот Шу, стр. 155, Одноногий, стр.
 148). Лишь имя последнего — Хуа — дает основание для нового значения — 
Неразумный.] осматривали холм — Обитель мертвых, где покоился Желтый Предок в 
пустынных местах на горе Союз Старших Братьев. И вдруг на левом локте [у 
Неразумного Одноногого] появилась опухоль [5. Чэн Сюаньин говорит об опухолях у 
обоих героев, однако текст для этого не дает оснований — о своей опухоли 
говорит лишь один.], и он задумался с удивлением, [будто] испугался.

— Страшишься ее? — спросил Урод.

— Нет, — ответил Неразумный Одноногий. — Чего мне страшиться? Ведь жизнь [нами 
лишь] одолжена. Взяли в долг и живем, живущие — прах. Жизнь и смерть, [что] 
день и ночь. Мы с тобой посетили [того, кто уже] прошел через изменение. Почему 
же мне страшиться изменения, когда оно меня 
коснулось?


Подходя к Чу, Чжуанцзы наткнулся на голый череп, побелевший, но еще сохранивший 
свою форму. [Чжуанцзы] ударил по черепу хлыстом и [обратился] к нему с 
вопросами:
— Довела ли [тебя] до этого, учитель, безрассудная жажда жизни или секира на 
плахе, когда служил побежденному царству? Довели ли тебя до этого дурные 
поступки, опозорившие отца и мать, жену и детей или муки голода и холода? 
Довела ли тебя до этого смерть, [после многих] лет жизни? — сказав это, 
Чжуанцзы лег спать, положив под голову череп.

В полночь Череп явился [ему] во сне и 
молвил:
— Ты болтал, будто софист. В твоих словах — бремя [мучений] живого человека. 
После смерти их нет. Хочешь ли выслушать 
мертвого?
— Да, — ответил Чжуанцзы.

— Для мертвого, — сказал череп, — нет ни царя наверху, ни слуг внизу, нет для 
него и смены времен года. Спокойно следует он за годовыми циклами неба и земли. 
Такого счастья нет даже у царя, обращенного лицом к югу.

Не поверив ему, Чжуанцзы 
спросил:
— А хочешь я велю Ведающему судьбами возродить тебя к жизни, отдать тебе плоть 
и кровь, вернуть отца и мать, жену и детей, соседей и 
друзей?
Череп вгляделся [в него], сурово нахмурился и 
ответил:
— Кто пожелает сменить царственное счастье на человеческие 
муки!


Янь Юань отправился на Восток,