Плохо было б с моей честью и словом, 
    Данным мной Айлилю и Медб из Круахана! 
      
      
      Кухулин с горечью замечает:
      
      
    Никогда еще не вкушали пищу 
    И не рождались на этом свете 
    Король и королева, ради которых 
    Я бы замыслил на тебя зло. 
      
      
      Фердиад его успокаивает:
      
      
    О Кухулин, славный подвигами, 
    Это не ты, а Медб нас предала, 
    Тебе достанется победа и слава, 
    Наша вина тебя не запятнает. 
      
      
      В третий день они рубились тяжелыми, жестоко разящими мечами. Страшные 
раны нанесли герои друг другу. Когда настал вечер, они прекратили бой и 
перекинули свое оружие в руки возниц. Расставались они омраченные, озабоченные, 
опечаленные. Их кони провели эту ночь в разных загонах, и возницы их не сошлись 
у одного костра.
      В последний день сражения герои начали так называемую «игру в брод»: 
Кухулин прыгал со своего края брода прямо на Фердиада, чтобы срубить ему голову 
над бортом щита. Фердиад стряхивал его со щита, и Кухулин отлетал от него на 
свою сторону брода. И так повторялось несколько раз. Этот прием не приносил 
успеха Кухулину, потому что Фердиад превосходил его ростом и силой. Но тут 
произошло с Кухулином чудесное искажение: «... весь он вздулся и расширился, 
как раздутый пузырь; он стал подобен страшному, грозному, многоцветному, 
чудесному луку, и рост храброго бойца стал велик, как у фоморов, далеко 
превосходя рост Фердиада».
      Тогда герои перешли к ближнему бою: «Так тесно сошлись бойцы в схватке, 
что вверху были их головы, внизу ноги, в середине же, за бортами и над шишками 
щитов, руки. Так тесно сошлись они в схватке, что щиты их лопнули и треснули от 
бортов к середине. Так тесно сошлись они в схватке, что копья их согнулись, 
искривились и выщербились. Так тесно сошлись они, что демоны и оборотни, духи 
земли и воздуха испустили клич с их щитов, рукоятей мечей и наконечников копий. 
Так тесно сошлись они, что вытеснили реку из ее ложа и русла, а там, где был 
брод, смогли бы устроить постель королю с королевой, ибо здесь не было больше 
ни капли воды, не считая той, что, давя и топча, выжимали бойцы из земли». 
Конец страшного боя наступил тогда, когда Кухулин попросил своего возничего 
подать ему «рогатое копье» (га булга). Это копье оставляло одну рану, но 
скрывало тридцать зазубрин, и нельзя было его выдернуть, не обрезав мяса кругом.
 Метнул это страшное копье Кухулин, оно пробило крепкие доспехи Фердиада и 
поразило героя насмерть.
      Одним прыжком перепрыгнув через брод, Кухулин оказался у тела мертвого 
Фердиада. Он перенес его вместе с оружием на северную сторону, чтобы не 
оставлять на южной, среди противников. Когда Кухулин опустил его на землю и 
посмотрел в лицо мертвому Фердиаду, свет померк в его глазах, слабость напала 
на него, и он лишился чувств. Очнувшись, Кухулин начинает свой прекрасный плач 
по Фердиаду:
      
      
    Изза предательства, о Фердиад, 
    Гибель твоя мне горше стократ! 
    Ты умер. Я жив. Наш жребий таков, 
    Не встретимся мы во веки веков! 
    Когда мы жили в восточном краю, 
    У Скатах, учась побеждать в бою, 
    Казалось, что будем друзьями всегда, 
    Вплоть до дня Страшного суда! 
    Мил мне был облик прекрасный твой: 
    Нежных ланит цвет огневой, 
    Синяя ясность твоих очей, 
    Благородство осанки, мудрость речей! 
    Не ходил в бой, не получал ран, 
    Гневом битвенным не был пьян, 
    Рамена не прикрывал щитом из кож, — 
    Кто на сына Дамана был бы похож. 
    Как пал Айфе единственный сын — 
    С той поры боец ни один 
    Ни красотой, ни силой, ни ловкостью боевой 
    Не мог напомнить мне облик твой. 
      
    Горька кровавая круговерть,