"одиночество", и здесь "саби" становится синонимом "ваби". Чтобы с достоинством 

оценить бедность и принимать все, что бы не давалось судьбой, необходим и 
пассивный разум, но как в саби, так и в ваби есть также элемент объективности. 
Просто быть спокойным или пассивным - это еще не саби и не ваби, всегда 
существует нечто объективное, что пробуждает в человеке настроение, которое 
можно назвать ваби. Ваби не является также простой психологической реакцией на 
определенную окружающую среду. В нем содержится активное эстетическое начало, 
когда оно отсутствует, бедность становится нуждой, одиночество превращается в 
остракизм, мизантропию или бесчеловечную необщительность. Поэтому саби или ваби 

можно определить как активное эстетическое отношение к бедности; когда о ней 
упоминается в связи с чайной церемонией, она означает творческое переустройство 

окружающей среды таким образом, чтобы пробудить чувство ваби или саби. В наши 
дни использование этих терминов сводится к тому, что саби скорее относится к 
индивидуальным объектам и окружающей среде в целом, а ваби - к жизни, которую 
обычно связывают с бедностью, необеспеченностью или несовершенством. Таким 
образом, саби более объективно, тогда как ваби отличается элементом 
субъективного или личного характера. Мы говорим о "ваби-дзумай", "жизни в духе 
ваби", но когда мы оцениваем такие предметы, как чайник, чашка или ваза для 
цветов, мы часто говорим, что они содержат привкус саби или канми. "Кан" и 
"саби" являются синонимами, тогда как "ми" означает привкус. Насколько мне 
известно, чайным приборам не приписывают "привкус ваби". Первое из следующих 
стихотворений выражает, как полагают, идею ваби, в то время как второе - идею 
саби.

		Среди сорной травы, растущей вдоль стены, прячутся сверчки, будто 
всеми позабытые.
		Когда в саду становится мокро от осенних ливней, полынь в саду 
начинает увядать снизу.
		Осень стареет, цвета ее блекнут.
		Сердце мое почему-то
		Наполняется грустью.

Говорят, что идея саби была заимствована у мастеров рэнги (средневековый 
поэтический жанр), которые давали высокую эстетическую оценку вещам, 
свидетельствующим о возрасте, безжизненности, оценивании, холодности, мрачности,
 
являющимися отрицательными чувствами, в отличие от теплоты, весны, просторности,
 
прозрачности и т.д. Фактически эти чувства порождены бедностью и 
несовершенством, но в то же самое время они не лишены элемента высшего 
эстетического наслаждения. Знатоки искусства чайной церемонии скажут, что это 
"объективно отрицаемое субъективное утверждение", посредством которого внешняя 
пустота наполнялась внутренним богатством. В некотором смысле ваби есть саби, а 

саби есть ваби: это взаимозаменяемые термины. Сюко, ученик Иккю (1394-1481 гг.) 

и учитель Асикаги Есимасы (1435-1490 гг.), раскрывая своим ученикам суть чайной 

церемонии, обычно рассказывал такую историю: "Один китайский поэт сочинил 
однажды следующее двустишие:

		Там в лесах, занесенных снегом,
		Несколько веток сливы прошлым вечером расцвело.

Он показал его своему другу, который посоветовал ему заменить "несколько веток" 

на "одну ветку". Автор последовал совету своего друга и похвалил его, назвав 
своим "учителем одного иероглифа". Одинокая ветка сливы в цвету в занесенном 
снегом лесу - это символ саби".

Рассказывают, что в другом случае Сюко сказал: "Приятно видеть прекрасного коня 

на привязи под соломенным навесом. И поэтому также особенно приятно обнаружить 
художественную редкость в комнате, обставленной обычным образом". Это 
напоминает 
о дзэн-буддийском выражении: "Наполнить превратившуюся в лохмотья рясу монаха 
прохладным, освежающим ветром". Внешне никакого знака отличия, весь внешний вид 

противоречит внутреннему содержанию, которое во всех отношениях бесценно. В 
таком случае жизнь в духе ваби можно определить как невыразимую, тихую радость, 

скрывающуюся глубоко под покровом полнейшей бедности, а искусство чайной 
церемонии стремится к художественному выражению этой идеи. Но если сюда 
примешивается малейшая искусственность, весь эффект совершенно пропадает. В 
основе этого искусства должны лежать неподдельные внутренние сокровища, и в то 
же время должно создаваться впечатление, будто их вовсе нет, они должны быть 
обнаружены как бы случайно. Вначале вы совершенно не подозреваете о том, что