фактически, всякую религию, мы должны пойти за пределы разума. Функция разума 
состоит в отличии "этого" от "того", в разделении "одного" на "два"; поэтому 
когда требуется "один", а не "два", то чтобы уловить его, должно оперировать 
нечто другое. Однако этот "один" постижим только в связи с "двумя", причем эта 
связь не означает того, что "один" противопоставляется или обусловливается 
"двумя", в противном случае он не был бы больше Абсолютом, а был бы "одним" из 
"двух". "Один" должен быть найден в "двух", вместе с "двумя", и, в то же самое 
время, вне "двух", другими словами, неразличение существует в различении, а 
различение в неразличении. Выражая мысль прямее и точнее, различение - это 
неразличение, а неразличение - это различение. Это есть не отрицание интеллекта 

или прекращение рассудочной деятельности, а попытка достичь ее основы 
посредством отрицания-утверждения. Только за счет этого двойного процесса 
рассудок может превзойти себя. Без этого он никогда не сможет выпутаться из 
сети 
противоречий, сплетенных им самим.

Прибегая к терминологии христианского опыта, мы можем сказать, что это - жизнь 
во Христе за счет смерти по отношению к Адаму, или воскрешение Христа из 
мертвых. Апостол Павел говорит: "И если Христос не воскреснет, то значит, 
тщетна 
проповедь наша, и вера ваша также тщетна". Прежде чем воскреснуть, нужно 
умереть, и это воскрешение осуществляется при помощи веры, а не при помощи 
рассудка. Слияние противоположностей, самоидентичность различения и 
неразличения, достигается верой, которая представляет собою личный опыт, 
открытие "праджнячаксу" (ока трансцендентальной мудрости), постижение 
непостижимого. (Согласно Экхарту, это "око, которым Бог меня зрит". Чаксу не 
имеет никакой конкретной реальности в виде объекта зрения; когда говорят, что 
оно видит что-то, это "что-то" есть не что иное, как само око, оно само: чаксу 
видит себя, будто вовсе не видя, так как его зрение есть не зрение. Экхарт 
говорит: "Мое око и Божье око - это одно, и зрение одно, и значение, и любовь 
одна". Когда мы говорим о видении в мире разграничения, этот акт порождает 
двойственность в виде зрящего и объекта зрения; один четко отделен от другого. 
Если бы не эта двойственность, никакое зрение не могло бы иметь места в этом 
мире противоположностей, чувства и разума. Но это не есть путь к совершенному 
просветлению, которое принадлежит миру неразграничения, в котором пребывает 
Абсолют, единый и независимый. Открытие праджнячаксу означает соприкосновение с 

этим Абсолютом, то есть, это - состояние, в котором "мое око и божье око - 
одно"; потому-то и нет различения, что "это - одно око". Это абсолютное "единое 

око" не имеет цвета, и по этой причине оно различает все цвета. "Если мой глаз 
должен различать цвета, он сам должен быть лишен всякого цвета". Праджнячаксу 
принадлежит миру неразличения, поэтому оно различает все конкретное. Когда в 
разграничении отсутствует разграничение и одновременно присутствует, мы 
достигаем совершенного просветления.)

Принц Сетоку (принц-регент, 593-622 гг.), основавший храм Хоридзи в Наре, 
составил комментарий к трем сутрам махаяны: к Саддахарме-пундарике, Вималакирти 

и Шримале. Следует отметить, что во всех них подчеркивается непостижимость 
буддийских переживаний. В Шримале сказано, что "татхагата-гарбха" (чрево 
татхагаты) покрыто бесчисленными слоями грязи и в то же время остается 
незапятнанным. "Татхагата-гарбха" - это чистый, непорочный духовный мир, в 
котором отсутствует разграничение, тогда как порочный мир - это мир мысли и 
разграничения. То, что эти два мира по своей природе отделены и не могут быть 
объединены, ясно само собой с точки зрения человеческого мышления; однако сутры 

заявляют, что чистое и непорочное растворяется в "гарбхе", в то время как сама 
"гарбха" остается незапятнанной. Это действительно выше всякого понимания. Но 
когда самоотождествление различения и неразличения будет понято, будет также 
ясно и то, что такое "гарбха" или сфера, в которой чистота и порок проявляют 
себя в виде отдельной формы существования. Не забывайте только, что такое 
понимание невозможно в плоскости рассудочной деятельности, а возможно в 
духовной 
плоскости. Это понимание обычно называют верой. Вопрос веры и знания иногда 
оказывается весьма сложным потому, что большинству из нас не удается измерить 
глубину нашей духовной жизни, которая принадлежит царству "ачинтьи", 
непостижимого. Тогда Будда может узнать другого Будду. Пока наше прозрение не 
достигнет той глубины, что и прозрение Будды, учение Шрималы навсегда останется 

для нас книгой за семью печатями. Христианский опыт, насколько я понимаю, учит 
тому же: непостижимое буддистов соответствует Божественному откровению, которое 

является чем-то сверхъестественным, иррациональным и совершенно недоступным 
человеческому пониманию. Такое откровение нас не посетит, пока мы будем скованы 

цепью логического рассуждения. Бог никогда не откроется разуму, набитому 
рационалистическими идеями: не то чтобы они ему не нравились, просто он выше их.