вещами, они тем не менее себя в этом прошлом вспомнить не могут. 
Необходимо допустить, что когда мы говорим „Я", то при этом не имеем 
абсолютного критерия для оценки полноты переживания этого „Я". Посему так и 
случается, что наше представление (реализация) ЭГО весьма фрагментарно, и лишь 
постепенно, во времени люди узнают все больше и больше о том, что же ЭГО 
означает для человека. Фактически процесс узнавания не имеет конца, длится всю 
жизнь, во всяком случае мы сами момент конца не фиксируем. 
Сознание похоже на поверхность или оболочку в обширнейшем бессознательном 
пространстве неизвестной степени мерности. Мы не знаем, как далеко простирается 
власть бессознательного, потому что просто ничего о нем не знаем. Что можно 
сказать о вещи, о которой не знаешь ничего? Сказать нечего. Когда мы говорим 
„бессознательное", то часто имеем в виду передать нечто этим термином, но 
фактически, передаем то, что ничего об этом не знаем. У нас есть только 
непрямые доказательства, что существует ментальная сфера, пребывающая по ту 
сторону сознания. Есть некоторые научные суждения, приводящие к заключению, что 
нечто подобное существует. Из продуктов или результатов, которые 
бессознательный психический мир продуцирует, можно прийти к определенным 
заключениям относительно его возможной природы. Но необходимо быть крайне 
осторожным, чтобы не впасть в излишний антропоморфизм в своих заключениях, ибо 
в действительности вещи могут весьма отличаться от их представлений в нашем 
сознании. 
Если, к примеру, мы видим цвета и слышим звуки, то в действительности это - 
осцилляции, колебания. Фактически нам необходимо иметь лабораторию со сложными 
устройствами для того, чтобы выстроить картину мира, не зависимую от наших 
ощущений и от нашей психики. И я полагаю, что весьма сходным образом обстоит 
дело и с нашим бессознательным - необходима лаборатория, в которой должно 
обосновывать объективные методы по оценке действительного положения вещей, 
составляющих контекст бессознательного. 
Помимо всего прочего сознание характеризуется известной узостью. Оно способно 
нести в себе весьма малое информационное содержание одномоментно. Все прочее в 
данный миг осознается, и мы получаем ощущение непрерывности или общего 
понимания, или осведомленности об осознаваемом мире только через 
последовательность сознательных моментов. Мы не способны удержать целостный 
образ, потому что сознание слишком узко, и видим только вспышки существования. 
Словно наблюдаем мир через узкую щель и видим отдельные моменты, все остальное 
пребывает в темноте и неизвестности. Пространство всегда громадно и непрерывно, 
в то время как пространство сознания - ограниченное поле моментального видения. 

Сознание в значительной степени - продукт восприятия и ориентации во внешнем 
мире. Возможно, что оно локализуется в церебруме, имеющим по своей природе 
эктодермическое происхождение и, вероятно, бывшим органом чувств кожи во 
времена наших далеких предшественников. Сознание произошло от этой локализации 
в мозгу, в силу чего сохранило качество ощущения и ориентации. Знаменателен тот 
факт, что французские и английские психологи XVII и XVIII столетий пытались 
вывести сознание из ощущений, т. е. представить себе его целиком состоящим из 
чувственных данных. Это выразилось в известной формуле: „Нет ничего в разуме, 
что до того не присутствовало бы в чувстве". Сходное можно обнаружить и в 
современных теориях. Фрейд, к примеру, не выводит сознание из чувственных 
данных, но выводит бессознательное из сознания, оставаясь на той же самой 
позиции рационализма. 
Я ставлю вопрос обратным образом и говорю, что возникающая в сознании вещь 
вначале с очевидностью не осознается и осознание ее вытекает из неосознанного 
состояния. В раннем детстве мы все бессознательны; большинство главных функций 
инстинктивной природы протекает бессознательно, и сознание, скорей всего, 
продукт бессознательного. Сознание требует для своего поддержания значительного 
усилия. Человек устает от пребывания в сознательном состоянии. Он истощается 
сознанием. Когда наблюдаешь представителей первобытных племен, то можно 
заметить, что на малейшее раздражение, выводящее их из дремоты, они стараются 
исчезнуть. Могут сидеть часами неподвижно, когда же их спрашиваешь: „А что вы 
делаете? О чем думаете?" - они обижаются и говорят: „Только сумасшедшие думают 
- они держат мысли в своей голове. Мы не думаем". Если же они вообще думают, то,
 скорее, животом или сердцем. Некоторые негритянские племена уверяют, что мысли 
находятся в желудке, потому что они осознают только те мысли, которые 
действительно беспокоят: печень, почки, кишки или желудок. Другими словами, они 
осознают только эмоциональные мысли. Эмоции и аффекты всегда сопровождаются 
явными физиологическими иннервациями. 
Индейцы пуэбло рассказали мне, что все американцы сумасшедшие; и, разумеется, я,
 несколько удивившись, спросил, почему? „Потому что они говорят, будто думают 
головой. Нормальный здоровый человек не думает головой. Мы думаем сердцем". Они 
пребывали в гомеровскую эпоху, когда диафрагма (френ - разум, душа) считалась 
местом (центром) психической активности. Это означает психическую локализацию 
иной природы. Наше понятие о сознании предполагает, что мысль концентрируется в 
достопочтенной голове. Но индейцы пуэбло определяют сознание на основе 
чувственной интенсивности. Абстрактная мысль для них не существует. Они 
поклоняются солнцу, и я немного поспорил с ними, высказав слова св. Августина о 
том, что Бог не есть солнце, но тот, кто сделал солнце. Они не могли принять 
подобной мысли, так как дальше своих ощущений и чувств пойти не могли. Вот 
почему их сознание и мысли концентрируются в сердце. Мы в свою очередь 
психическую активность никак к источнику не адресуем и стоим на том, что сны и 
фантазии локализуются непосредственно „там внизу", что дает возможность