венной воле вызвать нуминозное посредством неких магических процедур 
(мольба, заклинание, жертвоприношение, медитация и прочие йогические упражнения,
 всякого рода самобичевания и т.д.). Но религиозное верование в наличие внешней 
и объективной божественной причины всегда предшествует таким действиям. 
Католическая церковь, например, причащает святыми дарами, чтобы наделить 
верующего духовным благословением. Поскольку этот акт был бы равнозначен 
принудительному вызову благодати посредством определенно магических процедур, 
вполне логично утверждать, что божественную благодать в акте причастия никто не 
способен вызвать принудительно - причастие представляет собой божественное 
установление, которого не было бы, не будь оно поддержано божьим промыслом2. 
Религия является особой установкой человеческого ума, которую мы можем 
определить в соответствии с изначальным использованием понятия "religio", т.е. 
внимательное рассмотрение, наблюдение за некими динамическими факторами, 
понятыми как "силы", духи, демоны, боги, законы, идеи, идеалы - и все прочие 
названия, данные человеком подобным факторам, обнаруженным им в своем мире в 
качестве могущественных, опасных; либо способных оказать такую помощь, что с 
ними нужно считаться; либо достаточно величественных, прекрасных, осмысленных, 
чтобы благоговейно любить их и преклоняться перед ними. В житейском просторечий 
мы часто говорим, что человек, с энтузиазмом интересующийся каким-то предметом, 
"посвятил себя" этому делу; Уильям Джеме замечает, например, что ученый часто 
не имеет веры, но "по духу он набожен" . 
Ясно, что под понятием "религия"4 я не имею в виду вероучение. Верно, однако, 
что всякое вероучение основывается, с одной стороны, на опыте нуминозного, а с 
другой - на piotiV*, на преданности, верности, доверии к определенным образом 
испытанному воздействию нуминозного и к последующим изменениям сознания. 
Поразительным тому примером может служить обращение апостола Павла. Можно 
сказать, что "религия" - это понятие, обозначающее особую установку сознания, 
измененного опытом нуминозного. 
Вероучения представляют собой кодифицированные и догматизированные формы 
первоначального религиозного опыта . Содержание опыта освящается и обычно 
застывает в жесткой, часто хорошо разработанной структуре. Практика и 
воспроизводство первоначального опыта приобрели характер ритуала, стали 
неизменным институтом, что вовсе не следует расценивать как их безжизненное 
окаменение. Напротив, они могут на века стать формой религиозного опыта для 
миллионов людей без малейшей нужды в изменениях. Хотя католическую церковь 
часто упрекают за чрезмерную ригидность, она все же признает наличие особой 
жизни догматов, подверженность их изменению и развитию. Даже число догматов 
беспредельно, и с течением времени оно может возрастать. То же самое верно и по 
поводу ритуалов. Но все изменения ограничены рамками первоначально испытанных 
фактов, включающих в себя догматическое содержание и эмоциональную значимость. 
Даже протестантизм - внешне ставший на путь почти полного освобождения от 
догматической традиции и кодифицированного ритуала, а потому разбившийся более 
чем на четыре сотни деноминации - даже протестантизм ограничен тем, что он 
остается христианством и выражает себя в рамках верования, согласно которому 
Бог явил себя в Христе, принявшем страдания за род человеческий. Это вполне 
определенные пределы с четко установленным содержанием - его нельзя расширить, 
соединив с буддистскими или исламскими идеями и эмоциями. И все же не вызывает 
сомнений тот факт, что не только Будда или Мухаммед, Конфуций или Заратустра 
выступают в качестве религиозных феноменов, но в равной степени этим качеством 
обладают также Митра, Аттис, Кибела, Мани, Гермес и множество других 
экзотических культов [1 ]. Поэтому психолог, пока он остается ученым, не должен 
принимать во внимание притязания того или иного вероучения на уникальность и 
владение вечной истиной. Он должен исследовать прежде всего человеческую 
сторону религиозной проблемы, обратившись к первоначальному религиозному опыту, 
независимо от того, как этот опыт использован в разных вероучениях. 
Впрочем, будучи специалистом по нервным и психическим заболеваниям, я исхожу не 
из конкретных вероучений, но отталкиваюсь от психологии homo religiosus - 
человека, который принимает во внимание и тщательно наблюдает некие 
воздействующие на него факторы. Тем самым предметом моих исследований 
становятся и общие условия человеческого существования. И если обозначить и 
определить эти факторы в согласии с исторической традицией или с 
антропологическим знанием довольно легко, то сделать то же самое с точки зрения 
психологии неимоверно трудно. Все, что я в силах сказать по вопросу о религии, 
целиком определяется моим практическим опытом общения с моими пациентами и с 
так называемыми нормальными людьми. Так как наш опыт других людей в 
значительной степени зависит от нашего к ним подхода, мне не остается ничего 
другого как с самого начала дать вам хотя бы общее представление о моей 
профессии. 
Поскольку любой невроз связан с интимной жизнью человека, пациент всегда 
испытывает немалые колебания, когда ему приходится давать полный отчет о всех 
тех обстоятельствах и сложностях, которые привели его к болезненному состоянию. 
Что же мешает пациенту свободно выговориться? Чего он боится, стесняется, 
стыдится? Конечно, он хорошо осознает наличие внешних факторов, составляющих 
важные элементы того, что называется общественным мнением, респектабельностью, 
репутацией. Однако даже в том случае, когда пациент доверяет врачу и уже 
перестал его стесняться, он не хочет и даже боится признать некоторые вещи о 
себе самом, словно самосознание несет ему опасность. Обычно мы боимся того, что 
нас подавляет. Но есть ли в человеке что-то такое, что может оказаться сильнее 
его самого? Здесь нужно помнить, что всякий невроз означает деморализацию; пока 
человек болен, он теряет веру в себя. Невроз - это унизительное поражение, так 
он ощущается людьми, которым не безразлично их психическое состояние. Причем,