м", потому что в отличие от личностного 
бессознательного оно состоит не из индивидуальных, более или менее уникальных, 
элементов, а из элементов универсальных и регулярно возникающих.
 Инстинкт в своей основе является коллективным, то есть универсально и 
регулярно возникающим явлением, не имеющим ничего общего с индивидуальностью. В 
этом качестве архетипы сходны с инстинктами и являются, как и они, коллективным 
феноменом.
 На мой взгляд, вопрос об инстинктах нельзя рассматривать с психологической 
точки зрения без привязки к архетипам, потому что по сути они определяют друг 
друга. Тем не менее, рассмотрение этой проблемы представляется исключительно 
трудным из-за чрезвычайного разнообразия мнений относительно роли инстинкта в 
человеческой психологии.
 Так, Уильям Джеймс придерживается мнения, что человек переполнен инстинктами, 
тогда как другие исследователи сводят их к весьма малому числу процессов, едва 
отличимых от рефлексов, а именно: к некоторым движениям, характерным для 
младенца, особенным реакциям его конечностей, гортани, применению правой руки и 
образованию многосложных звуков. По-моему, это ограничение заходит слишком 
далеко, хотя оно и весьма характерно для человеческой психологии в целом.
 Прежде всего, мы всегда должны помнить, что при рассмотрении человеческих 
инстинктов мы рассуждаем о самих себе и, следовательно, судим заведомо 
предвзято.
 Нам гораздо удобнее наблюдать инстинкты у животных или дикарей, чем у самих 
себя. Это объясняется тем, что мы привыкли тщательно рассматривать свои 
собственные действия и находить им рациональное объяснение. Но это ни в коей 
мере не означает, что наши объяснения будут безукоризненными, на самом деле это 
весьма маловероятно.
 Нет необходимости в сверхчеловеческом интеллекте, чтобы увидеть сквозь 
мелководье нашего рационализирования реальный мотив - инстинкт, стоящий за ним.
 В результате этого искусственного рационалиэирования нам может показаться, что 
нами управляют не инстинкты, а сознательные мотивы. Естественно, я не намерен 
утверждать, что в результате тщательной тренировки человек не добился частичных 
успехов в превращении своих инстинктов в волевые действия.
 Инстинкт был приручен, но базисные побуждения еще остаются инстинктивными. 
Несомненно, мы преуспели в заворачивании целого ряда инстинктов в обертку 
рациональных объяснений настолько, что можем и не признать первоначальный мотив 
под многочисленными покровами. При таком подходе кажется, будто у нас 
практически не осталось никаких инстинктов. Но если применить критерий Риверса 
о неадекватной реакции типа "все или ничего" к человеческому поведению, мы 
обнаружим множество случаев возникновения неадекватной реакции.
 Преувеличение является в действительности универсальной человеческой 
особенностью, хотя каждый заботливо стремится объяснить свои реакции исходя из 
рациональных побуждений. Подобной аргументации всегда бывает в избытке, но факт 
преувеличения остается. Чем же объяснить, что человек делает или говорит, дает 
или берет не ровно столько, сколько необходимо, разумно или оправдано ситуацией,
 а зачастую намного больше или меньше? Как раз тем, что в нем запущен 
бессознательный процесс, идущий своим чередом без помощи разума и потому-то 
превышающий меру рациональной мотивации, то не доходящий до нес.
 Это явление настолько единообразно и устойчиво, что мы можем считать его лишь 
инстинктивным, хотя никому в этой ситуации не понравится признать 
инстинктивность своего поведения. Поэтому я склонен считать, что человеческое 
поведение подвержено влиянию инстинкта в гораздо большей степени, чем обычно 
считается, и что нам свойственно слишком часто заблуждаться в этом отношении в 
результате опять-таки инстинктивного преувеличения нашего рационализма.
 Инстинкты -это типичные виды действий, и как только мы сталкиваемся с 
единообразными и регулярно возникающими видами действия и реакции, мы имеем 
дело с инстинктом, независимо от того, связан он с сознательным мотивом или нет.

 Если мы интересуемся, много или мало у человека инстинктов, можно также 
поднять еще не рассматривавшийся вопрос о том, много или мало у человека 
первоначальных форм или архетипов психической реакции. Здесь мы сталкиваемся с 
той же трудностью, о которой я уже упоминал: мы настолько привыкли оперировать 
общепринятыми и самоочевидными понятиями, что мы даже не осознаем, в какой 
степени они основаны на архетипических формах восприятия.
 Подобно инстинктам, первообразы были еле различимы из-за чрезмерной 
дифференциации нашего мышления. Подобно тому, как некоторые биологические 
теории приписывают человеку небольшое число инстинктов, так и теория познания 
сводит архетипы к немногочисленным и логически ограниченным категориям 
понимания.
 Платон, однако, отводит исключительно высокое значение архетипам как 
метафизическим идеям, "парадигмам" или моделям, тогда как реальные вещи у него 
являются лишь копиями этих идей-моделей.
 Средневековая философия со времен Августина Блаженного, у которого я 
позаимствовал идею архетипа (Подлинный же термин "архетип", однако, встречается 
в произведениях Дионисия Ареопагита и в "Corpus Hеrmеticum"), вплоть до 
Мальбранша и Бэкона, продолжает придерживаться концепции Платона в этом 
отношении. Но у схоластиков мы встречаем мнение, что архетипы являются 
естественными образами, врезанными в человеческий разум и помогающими ему 
приходить к тому или иному суждению.
 Так, Герберт Черберийский утверждает "Природные инстинкты - это выражение тех 
способностей, которые заложены в каждом нормальном человеке и через которые 
общие понятия, касающиеся внутреннего соответствия вещей, такие как причина, 
средство и предназначение вещей, добро, зло, красота, удовольствие и т.д. 
приводятся в соответствие независимо .от аргументирующего мышления"(Эдвард, 
Барон Герберт Черберийский, DЕ veritate, впервые опубликована в 1624 году, 
перевод Мейрика Г.Каррс. Исследования Бристольского университета, 6 (Бристоль, 
1937). С.122.).
 Со времен Декарта