стушеванность, приятное спокойствие, симпатичный параллелизм, который не 
стремится вызвать другого, произвести на него впечатление, переделать его или 
изменить. Если эта внешняя сторона выражена несколько ярче, то возникает легкое 
подозрение в безразличии или холодности, которое может дойти до подозрения в 
равнодушии к радостям и горестям других. Тогда ясно чувствуется отвращающееся 
от объекта движение чувства. У нормального типа это имеет место, правда, лишь 
тогда, когда объект каким-нибудь образом действует слишком сильно. Поэтому 
гармоническое сопровождение чувством со стороны этого типа имеет место лишь до 
тех пор, пока объект, пребывая в средних тонах чувства, следует своему 
собственному пути и не старается пересечь его пути. За настоящими эмоциями 
объекта этот тип не следует, он подавляет их и отклоняет или, лучше сказать, 
«охлаждает» их отрицательным суждением чувства. Хотя и имеется постоянная 
готовность спокойно и гармонично идти рука об руку, тем не менее к объекту не 
обнаруживается ни любезность, ни теплая предупредительность, а проявляется 
отношение, которое кажется безразличным: холодное, подчас даже отклоняющее 
обращение. Иногда объект начинает чувствовать, что все его существование 
излишне. По отношению к какому-нибудь порыву или проявлению энтузиазма этот тип 
сначала проявляет благосклонный нейтралитет, иногда с легким оттенком 
превосходства и критики, от которого у чувствительного объекта легко опускаются 
крылья. Напористая же эмоция может быть подчас резко и убийственно холодно 
отражена, если только она случайно не захватит индивида со стороны 
бессознательного, то есть, иными словами, не оживит какой-нибудь окрашенный 
чувством изначальный образ и тем самым не полонит чувство этого типа. Когда 
наступает такой случай, то женщина этого типа испытывает мгновенно просто-таки 
парализованность, против которой позднее непременно восстает тем более сильное 
противление, и это противление поразит объект в самое уязвимое его место. 
Отношение к объекту поддерживается по возможности в спокойных и безопасных 
средних тонах чувств, при упорном и строжайшем уклонении от страсти и ее 
безмерности. Поэтому выражение чувства остается скудным и объект длительно 
чувствует свою недооцененность, — если он это осознает. Это, правда, не всегда 
имеет место, ибо недочет очень часто остается бессознательным; однако, со 
временем, вследствие бессознательного требования чувства, он развивает симптомы,
 вынуждающие усиленное внимание к себе.
   Так как этот тип в большинстве случаев кажется холодным и сдержанным, то 
поверхностное суждение легко отрицает в нем всякое чувство. Но это в корне 
ложно, ибо чувства хотя и экстенсивны, но интенсивны. Они развиваются вглубь. В 
то время как, например, экстенсивное чувство сострадания обнаруживается в 
соответствующем месте в словах и действиях и быстро оказывается способным вновь 
освободиться от этого впечатления, интенсивное сострадание замыкается и 
воздерживается от всякого выражения и приобретает таким образом страстную 
глубину, которая вмещает в себя все страдание индивидуального мира и застывает 
в этом. При чрезмерном сострадании оно способно, быть может, прорваться и 
повести к поразительному поступку, который будет иметь, так сказать, 
героический характер, но к которому ни объект, ни субъект не сумеют найти 
правильного отношения. Вовне и для слепого глаза экстравертного человека такое 
сострадание кажется холодом, ибо оно не производит ничего видимого, а в 
невидимые силы экстравертное сознание не в состоянии верить. Такое 
недоразумение является характерным событием в жизни этого типа и обычно 
регистрируется как важный аргумент, свидетельствующий об отсутствии у него 
всякого, более глубокого чувствующего отношения к объекту. Но в чем состоит 
истинный предмет этого чувства, это даже нормальному типу дано лишь в виде 
предчувствия. Он выражает свою цель и свое содержание перед самим собой, быть 
может, в сокровенной и боязливо оберегаемой от взоров профана религиозности или 
же в поэтических формах, которые он столь же тщательно оберегает от 
неожиданного вторжения, не без тайного честолюбия, стремящегося таким образом 
установить превосходство над объектом. Женщины, имеющие детей, вкладывают 
многое из этого в них, тайно внушая им свою страстность.
   Хотя у нормального типа указанная тенденция, стремящаяся к тому, чтобы тайно 
почувствованное было однажды открыто и явно поставлено над объектом или 
насильственно навязано ему, не играет вредной роли и никогда не приводит к 
серьезной попытке в этом направлении, однако кое-что из этого все-таки 
просачивается в личное воздействие на объект в форме некоторого, часто трудно 
определимого доминирующего влияния. Оно ощущается, например, как давящее или 
удушающее чувство, которое налагает какие-то цепи на окружающих. Благодаря 
этому такой тип приобретает некую таинственную силу, которая способна в высшей 
степени очаровать именно экстравертного мужчину, потому что она затрагивает его 
бессознательное. Эта сила исходит от восчувствованных, бессознательных образов, 
но легко относится сознанием к эго, вследствие чего это влияние ложно 
истолковывается в смысле личной тирании. Но если бессознательный субъект 
отождествляется с эго, тогда и таинственная сила интенсивного чувства 
превращается в банальное и претенциозное властолюбие, тщеславие и тираническое 
принуждение. Тогда слагается тип женщины, известный в неблагоприятном смысле 
своим беззастенчивым честолюбием и коварной жестокостью. Однако такой оборот 
приводит к неврозу.
   Тип остается нормальным до тех пор, пока эго чувствует себя ниже уровня 
бессознательного субъекта и пока чувство раскрывает нечто более высокое и более 
властное, нежели эго. Хотя бессознательное мышление архаично, однако оно при 
помощи редукций успешно компенсирует случайные поползновения возвести эго до 
субъекта. Но если этот случай все-таки наступает вследствие совершенного 
подавления редуцирующих бессознательных влияний мысли, тогда бессознательное