являются ли эти идеи только абстракциями из наблюдений над объектом, не 
представляющими собой ничего, кроме высших коллективных понятий, которые 
включают в себя совокупность объективных фактов; с другой стороны, нужно 
исследовать, не переданы ли эти идеи по традиции, или не заимствованы ли они у 
духовного мира окружающей среды (если они не являются явными абстракциями из 
непосредственных наблюдений). Если на этот вопрос последует утвердительный 
ответ, то это значит, что такие идеи также принадлежат к категории объективных 
данностей; следовательно, такое мышление тоже должно быть названо экстравертным.

   Хотя я предполагал изложить сущность интровертного мышления не здесь, а в 
одном из следующих отделов, мне все-таки кажется неизбежным дать уже и теперь 
некоторые указания. Ибо если вникнуть в сказанное только что об экстравертном 
мышлении, то легко можно прийти к заключению, будто я разумею при этом все, что 
обычно понимают под мышлением. Мышление, которое не направлено ни на 
объективные факты, ни на общие идеи, можно было бы сказать, вовсе и не 
заслуживает названия «мышления». Я сознаю, что наше время и его выдающиеся 
представители знают и признают только экстравертный тип мышления. Это 
происходит отчасти оттого, что по общему правилу всякое мышление, появляющееся 
на поверхности мира в форме науки, философии или же искусства, либо прямо 
вытекает из объекта, либо изливается в общие идеи. В силу обоих оснований оно 
является хотя и не всегда очевидным, но все-таки по существу понятным и потому 
сравнительно имеющим значимость. В этом смысле можно сказать, что известен, в 
сущности, только экстравертный интеллект, то есть именно тот, который 
ориентируется по объективно данному. Однако — и теперь я перехожу к 
интровертному интеллекту — существует еще мышление совсем иного рода, которому 
никоим образом нельзя отказать в названии «мышления», а именно такое, которое 
не ориентируется ни на непосредственном объективном опыте, ни на общих и 
объективно переданных идеях. К этому другому роду мышления я прихожу так: когда 
я мысленно занимаюсь каким-нибудь конкретным объектом или общей идеей, и притом 
таким образом, что направление моего мышления в конечном счете снова приводит 
назад к моим предметам, то этот интеллектуальный процесс не есть единственный 
психический процесс, происходящий во мне в этот момент. Я имею тут в виду вовсе 
не всевозможные ощущения и чувства, которые обнаруживаются наряду с моим ходом 
мысли, более или менее нарушая его; я подчеркиваю то, что это течение мыслей, 
исходящее от объективно данного и стремящееся к объективному, вместе с тем 
находится в постоянном отношении и к субъекту. Это отношение есть conditio sine 
qua non (непременное, обязательное условие), ибо без него вообще никакого 
течения мыслей не было бы. Если даже ход моих мыслей направляется, насколько 
только возможно, по объективно данному, то он все-таки остается моим 
субъективным ходом мыслей, который не может ни избежать вмешательства 
субъективного элемента, ни обойтись без него. Если я даже стремлюсь придать 
течению моих мыслей во всех отношениях объективное направление, то я все-таки 
не могу прекратить параллельный субъективный процесс и его постоянное участие, 
не угашая тем самым жизнь моего течения мыслей. Этот параллельный субъективный 
процесс имеет естественную и лишь более или менее неизбежную тенденцию 
субъективизировать объективно данное, то есть ассимилировать его субъекту.
   И если главный акцент падает на субъективный процесс, то возникает тот 
другой род мышления, который противостоит экстравертному типу, а именно в 
направлении, ориентирующемся на субъекта и на субъективно данное; я называю его 
интровертным. Из этого другого ориентирования возникает мышление, которое не 
определено объективными фактами и не направлено на объективно данное, то есть 
такое мышление, которое исходит от субъективно данного и направлено на 
субъективные идеи или на факты, имеющие субъективную природу. Я не хочу более 
останавливаться здесь на этом мышлении, а хочу лишь установить его наличность, 
чтобы тем дать необходимое дополнение для экстравертного хода мыслей и лучше 
осветить его сущность.
   Итак, экстравертное мышление имеет место лишь благодаря тому, что 
объективное ориентирование получает некоторый перевес. Это обстоятельство 
ничего не меняет в логике мышления; оно образует лишь то различие между 
мыслителями, которое, по концепции Джемса, есть вопрос темперамента. Итак, 
ориентирование по объекту ничуть не меняет сущности мыслительной функции, а 
меняет лишь ее проявление. Так как это мышление ориентируется по объективно 
данному, то оно является прикованным к объекту так, как если бы оно совсем не 
могло существовать без внешнего ориентирования. Оно появляется как бы в свите 
внешних фактов, или оно достигает, по-видимому, своей высоты, когда может 
влиться в общепризнанную идею. Оно, по-видимому, всегда вызывается объективно 
данным и способно выводить свои заключения лишь с его согласия. Поэтому оно 
производит впечатление несвободы, а иногда близорукости, несмотря на всю его 
ловкость, которую оно проявляет в области, ограниченной объективно данным. То, 
что я здесь описываю, есть лишь впечатление, которое экстравертное мышление 
производит на наблюдателя, причем наблюдатель должен стоять на другой точке 
зрения, уже по одному тому, что иначе он бы совсем не мог наблюдать самого 
явления экстравертного мышления. Благодаря этой иной точке зрения он и видит 
только одно явление, а не сущность мышления. Но тот, кто пребывает в самой 
сущности этого мышления, способен постигнуть его сущность, а не явление. 
Обсуждение, основанное на одном лишь явлении, не может по справедливости 
оценить сущность, и поэтому в большинстве случаев оно обесценивает ее.
   Но существу же это мышление оказывается не менее плодотворным и творческим, 
чем интровертное мышление, но только силы его служат иным целям. Это различие 
становится особенно ощутительным тогда, когда экстравертное мышление овладевает