идеи. Это активирование может покоиться на позднейшем, в течение жизни 
приобретенном отвращении к эмпатии, но может существовать и от рождения, в 
качестве установки, созданной априори природой и благоприятствуемой ею. (Такие 
случаи я неоднократно встречал в своей практике.) В этом последнем случае идея 
априори активна, причем она, однако, не дана сознанию вследствие своей пустоты 
и непредставимости. В качестве важнейшего внутреннего, но непредставимого факта 
она стоит над «объективными» внешними фактами и передает субъекту по крайней 
мере чувство своей независимости и свободы, причем субъект благодаря 
внутреннему уподоблению идее ощущает свою независимость и свободу по отношению 
к объекту. Если идея является главным ориентирующим фактором, то она настолько 
же ассимилирует себе субъекта, насколько субъект пытается ассимилировать себе 
идею посредством оформления опытного материала.
   В этом случае совершенно так же, как в вышеприведенной объективной установке,
 происходит диссимиляция субъекта по отношению к самому себе, но только в 
обратном смысле, то есть на этот раз в пользу идеи.
   Унаследованный и прирожденный первообраз есть величина, переживающая все 
времена, стоящая выше всех смен явлений, существующая до всякого 
индивидуального опыта и над ним. Поэтому идее присуща особенная власть. Если 
она активирована, то она переносит в субъекта ярко выраженное чувство власти, 
ассимилируя себе субъекта путем внутренней бессознательной эмпатии. От этого в 
субъекте возникает чувство власти, независимости, свободы и вечности. (Ср. с 
этим у Канта постулаты Бога, свободы и бессмертия.) Если субъект ощущает 
свободное действие своей идеи, стоящей выше реального факта, то ему естественно 
навязывается мысль о свободе. Если его идеологизм чист, то он должен даже дойти 
до убеждения в индетерминизме.
   Обсуждаемая противоположность в высокой степени характерна для наших типов. 
Экстраверт отличается своим стремлением к объекту, эмпатией к нему и 
отождествлением с ним, а также своей намеренной зависимостью от него. Он 
настолько же стоит под сильным влиянием объекта, насколько стремится 
ассимилировать его себе. Напротив, интроверт отличается своим видимым 
самоутверждением по отношению к объекту. Он восстает против зависимости от 
объекта, он отклоняет всякое влияние со стороны объекта, а иногда испытывает 
даже страх перед ним. Но тем сильнее он зависит от идеи, которая защищает его 
от внешней зависимости и дает ему чувство внутренней свободы, но вместе с тем 
сообщает ему и ярко выраженную психологию власти.
ж) Седьмой противоположностью является монизм и плюрализм.
   После всего вышесказанного само собою понятно, что установка, 
ориентированная на идее, склоняется в сторону монизма. Идея всегда имеет 
иерархический характер, безразлично, добыта ли она посредством абстракции от 
представлений и конкретных понятий или существует априори, как бессознательная 
форма. В первом случае она есть высшая точка строения, завершающая и 
охватывающая, так сказать, все, что под ней; во втором случае она является 
законодателем, который руководит возможностями и необходимостями мышления. В 
обоих случаях идея имеет господствующее значение. Хотя существует множество 
идей, но одна идея всегда преобладает в течение более или менее 
продолжительного времени и монархически упорядочивает большую часть психических 
элементов. Наоборот, столь же понятно, что установка, ориентирующаяся по 
объекту, склоняется всегда к множеству принципов (плюрализм), ибо многообразие 
свойств объекта необходимо ведет к множественности понятий и принципов, без 
которых объяснение не может приспособиться к сущности объекта. Монистическая 
тенденция присуща интроверсии, плюралистическая тенденция — экстраверсии.
з) Догматизм в противоположность скептицизму.
   И в этом случае легко усмотреть, что догматизм прежде всего присущ той 
установке, которая следует за идеей, хотя бессознательное осуществление идеи 
еще не есть ео ipso (сам по себе) догматизм. Но независимо от этого самый 
способ, которым бессознательная идея осуществляется как бы насильственно, 
производит на внестоящих впечатление, будто человек, ориентирующий свою мысль 
по идеям, исходит из некоторой догмы, в застывшие рамки которой втискивается 
опытный материал. Само собою понятно, что установка, ориентирующаяся по объекту,
 оказывается априори скептической по отношению ко всем идеям, ибо она стремится 
прежде всего предоставить слово объекту и опыту, не заботясь об общих идеях. В 
этом смысле скептицизм является даже неизбежным предварительным условием 
всякого эмпиризма. Эта пара противоположностей тоже подтверждает существенное 
сходство между типами Джемса и моими.
3. К критике концепции Джемса.
   Приступая к критике концепции Джемса, я прежде всего должен отметить, что 
она сосредоточивается почти исключительно на особенностях мышления разных типов.
 От философского труда вряд ли можно ожидать чего-либо другого. Однако такая, 
обусловленная рамкой, односторонность легко может повести к путанице. Не трудно 
ведь обнаружить те или иные свойства или даже целый ряд их у противоположного 
типа. Так, например, есть эмпирики догматичные, религиозные, идеалистичные, 
интеллектуальные и рационалистические, и, наоборот, бывают идеологи — 
материалистичные, пессимисты, детерминисты, иррелигиозные. Возможность смешения 
не устранится даже и в том случае, если мы укажем на то, что все эти выражения 
обозначают собою очень сложные фактические данные, причем обнаруживаются еще 
очень различные оттенки.
   Выражения Джемса, взятые отдельно, слишком широки и лишь в своей 
совокупности дают приблизительную картину типической противоположности, отнюдь 
не сводя ее, однако, к простой формуле. В целом типы Джемса являются ценным 
дополнением общей картины типов, извлеченной нами из целого ряда других