психологически говоря, те функции, которые лежали невозделанные и бесплодные, 
незанятые, вытесненные, презренные, недооцененные и т. д., внезапно прорываются 
наружу и начинают жить. Именно подчиненная (неполноценная) функция продолжает 
ту жизнь, которая в дифференцированной функции грозила угаснуть. [Ср. выше мой 
разбор писем Шиллера.] Этот мотив возвращается в новозаветной идее о всеобщем 
апокатастазисе — о восстановлении всех вещей [Римл., 8,19]; эта идея является 
высокоразвитой разновидностью той общераспространенной идеи героического мифа, 
по которому герой, выходя из чрева китова, выводит вместе с собою, и своих 
родителей, и всех, раньше поглощенных чудовищем; Фробениус называет это 
«всеобщим выползанием» («Allausschlupfen») /68/. Связь в героическим мифом мы 
находим и у Исайи в двух следующих стихах (27, 1): «В тот день поразит Господь 
мечом Своим тяжелым, и большим, и крепким, левиафана, змея прямо бегущего, и 
левиафана, змея изгибающегося, и убьет чудовище морское».
   Вместе с рождением символа прекращается регрессия либидо в область 
бессознательного. Регрессия превращается в прогрессию, застоявшееся приходит в 
текучее состояние. Тем самым притягательная сила первоосновы оказывается 
сломленною. Вот почему Кулэ в драме Барлаха «Der tote Tag» говорит: «Тогда 
восстанут вокруг моего ложа прекрасные образы лучшего будущего. Они еще 
недвижны, но дивно прекрасны, они еще объяты сном, — но тот, кто пробудил бы их,
 тот создал бы миру более совершенный лик. Это был бы герой, кто мог бы это 
сделать.
   Мать: Геройство в горе и бедах!
   Кулэ: Но, может быть, кто-нибудь и мог бы это!
   Мать: Он должен был бы сначала похоронить свою мать». [/47- Ч.II. Гл.V,VII. 
§394,379 и далее,580/. Параллельно с удушением Левиафана у Шпиттелера 
происходит и одоление Бегемота.]
   Мотив «матери дракона» я достаточно иллюстрировал уже раньше, так что тут я 
могу не повторяться. О возникновении новой жизни и нового плодородия там, где 
нечего было ждать, говорит и Исайя, 35, 5 и сл.: «Тогда откроются глаза слепых, 
и уши глухих отверзнутся. Тогда хромой вскочит, как олень, и язык немого будет 
петь; ибо пробьются воды в пустыни и в степи потоки. И превратится призрак вод 
в озеро, и жаждущая земля — в источники вод; в жилище шакалов, где они покоятся,
 будет место для тростника и камыша.
   И будет там большая дорога, и путь по ней назовется путем святым; нечистый 
не будет ходить по нему; но он будет для них одних; идущие этим путем, даже 
неопытные, не заблудятся». Разрешающий символ есть дорога, путь, по которому 
жизнь может двигаться вперед без муки и принуждения.
   Гельдерлин в своем «Патмосе» говорит: «Близок Бог и труднопостигаем. Но там, 
где опасность, восстает и спасающее». Это звучит так, как если бы близость Бога 
была опасностью, то есть как если бы концентрация либидо в бессознательном была 
опасна для сознательной жизни. И оно действительно так: чем более человек 
внедряет либидо в бессознательное или, лучше сказать, чем более либидо 
укрепляет себя в бессознательном, тем более возрастает влияние бессознательного 
и возможность воздействия с его стороны; иными словами, все заброшенные, 
отвергнутые, пережитые, уже поколениями утраченные функциональные возможности 
оживают и начинают все сильнее влиять на сознание, часто несмотря на отчаянное 
сопротивление со стороны сознательного разумения. Спасающим является символ, 
могущий вместить и объединить в себе сознательное и бессознательное. Тогда как 
подчиненное сознанию либидо понемногу истощается в дифференцированной функции, 
и все медленнее и труднее поддается восполнению, и, в то время как симптомы 
разъединения с самим собою все возрастают, растет и опасность наводнения и 
разрушения от напора бессознательных содержаний, но вместе с тем растет и 
символ, призванный к разрешению конфликта. Однако символ самым тесным образом 
связан с опасным и угрожающим элементом, так что он или может быть принят за 
этот элемент, или же он может при своем появлении вызвать именно этот дурной и 
разрушительный элемент. Во всяком случае появление спасительного элемента 
теснейшим образом связано с разрушением и опустошением. Если бы старое не 
созрело еще для смерти, то не появилось бы ничего нового; нельзя было бы, да и 
не надо было бы искоренять старое, если бы оно не вредило новому, преграждая 
ему дорогу.
   Эту естественную психологическую связь между противоположностями можно найти 
у Исайи 7, 16 и сл. В главе 7, 14 говорится о том, что Дева родит сына, 
которого она назовет Еммануилом. Замечательно то, что «Еммануил» означает «с 
нами Бог», то есть указывает на соединение со скрытой силой бессознательного, 
обеспеченное разрешающим символом. На ближайшее же значение этого соединения 
указывают непосредственно затем следующие стихи: «Ибо прежде, нежели этот 
младенец будет разуметь отвергать худое и избирать доброе, земля та, которой ты 
страшишься, будет оставлена обоими царями ее».
   8, 1. «И сказал мне Господь: возьми себе большой свиток и начертай на нем 
человеческим письмом: Спешит грабеж, ускоряет добыча».
   8, 3. «И приступил я к пророчице, и она зачала и родила сына. И сказал мне 
Господь: нареки ему имя: Спешит грабеж, ускоряет добыча. Ибо, прежде нежели 
дитя будет уметь выговорить: «отец мой», «мать моя», богатства Дамаска и добычи 
Самарийские понесут перед царем Ассирийским».
   8, 6 — 8. «За то, что этот народ пренебрегает водами Силоама, текущими тихо 
<...> наведет на него Господь воды реки, бурные и большие — царя Ассирийского 
со всею славою его; и поднимется она во всех протоках своих и выступит из всех 
берегов своих; и пойдет по Иудее, наводнить ее, и высоко поднимется, дойдет до 
шеи; и распростертые крылья ее будут во всю широту земли Твоей, Еммануил!»
   В моей книге «Либидо: его метаморфозы и символы» я уже указывал на то, что