лужат единственным надежным 
основанием для построения теории мотивации.9 
МОТИВАЦИЯ И ЭКСПЕРИМЕНТЫ НА ЖИВОТНЫХ
Академические психологи, обращаясь к проблеме мотивации, как правило, опираются 
на данные, полученные в ходе экспериментов над животными. Гордое заявление о 
том, что человек – не лабораторная крыса, может показаться и банальным, и 
смешным, но, к сожалению, я вынужден прибегнуть к подобной аргументации, потому 
что теоретические рассуждения академических психологов слишком часто 
основываются только на результатах подобных лабораторных экспериментов.10 
Разумеется, данные, полученные на животных, могут принести большую пользу при 
аккуратном их использовании и разумной интерпретации. 
Хочется привести еще несколько доводов в пользу выдвинутого здесь тезиса о 
необходимости антропоцентрического подхода к исследованию мотивации, в 
противовес зооцентрическому подходу. Обратимся к концепции инстинкта. Если мы 
определим инстинкт как мотавационную единицу, в которой позыв, мотивированное 
поведение и объект-цель, или желанный аффект, наследственно детерминированы, то,
 поднимаясь по филогенетической лестнице, мы обнаружим устойчивую тенденцию к 
угасанию инстинктов. Если лабораторная крыса демонстрирует яркие проявления 
пищевого, полового и материнского инстинктов, то у обезьян половой инстинкт (в 
нашем понимании инстинкта) угасает, а пищевой инстинкт модифицируется; в 
неизменном виде у обезьян сохраняется только материнский инстинкт. У человека 
мы не обнаружим ни одного из выше перечисленных инстинктов в чистом виде; его 
поведение, связанное с выбором объекта-цели, мотивировано сплавом, 
конгломератом различных наследственных рефлексов, врожденных позывов, 
индивидуального и культурального опыта (см. главу 6). Например, сексуальный 
позыв, позыв в чистом виде и у человека имеет наследственную природу, но выбор 
сексуального объекта или выбор конкретных форм сексуального поведения выступает 
функцией опыта и научения. 
То же самое можно сказать и о пищевом инстинкте. Чем выше уровень организации 
животного, тем менее значимой становится роль голода в мотивации пищевого 
поведения, и тем более важное значение приобретают вкусы и пристрастия. Крысы 
не столь разборчивы в еде, как обезьяны, а обезьяне в этом отношении очень 
далеко до человека (302). 
И наконец, на вершине филогенетической лестницы, утратив один за другим все 
животные инстинкты, мы обретаем культуру как инструмент адаптации. Раз уж нам 
приходится подкреплять свои теоретические рассуждения о мотивации данными, 
полученными на животных, то мы должны четко осознавать всю ограниченность этих 
данных. Может быть, тогда мы предпочтем эксперименты, проведенные не на крысах, 
а на обезьянах, хотя бы по той простой причине, что человек гораздо больше 
похож на обезьяну, чем на крысу, что вполне убедительно продемонстрировали 
Харлоу и другие исследователи приматов (172, 202). 
ОКРУЖАЮЩАЯ СРЕДА
До сих пор я говорил только о природе организма, но настало время сказать хотя 
бы несколько слов о ситуации, или среде, в которой существует организм. Прежде 
всего, мы должны признать, что мотивация редко проявляет себя в поведении, не 
связанном с конкретной ситуацией или с конкретными людьми. Теория мотивации 
обязана учитывать культуральные факторы и должна исходить из того, что они 
определяют не только среду существования индивидуума, но и его 
жизнедеятельность. 
Акцентировав внимание на факторе среды, мне остается лишь предостеречь 
ученых-теоретиков от чрезмерного внимания к этому фактору, призвать их не 
преувеличивать роль внешних, культуральных, средовых, ситуационных влияний. В 
конце концов, главным объектом нашего исследования служит организм и его 
природа. Не стоит впадать в другую крайность, не стоит преувеличивать роль 
среды и видеть в организме лишь один из объектов среды, приравнивать его к тем 
целям, к которым он устремлен или к тем преградам, которые препятствуют его 
стремлениям. Ведь и объект-цель, и преграда, встающая на пути к ней, порождены 
не только средой, но и создаются самим индивидуумом, и обсуждать их нужно в 
терминах, учитывающих и то, и другое влияние. Я затрудняюсь дать универсальное 
определение понятию "среда", но не вижу иного способа описать среду, кроме как 
через призму конкретного организма, функционирующего в ней. Рассуждая о ребенке,
 который, стараясь завладеть каким-то ценным для него объектом, встречает на 
своем пути преграду, мы должны понимать, что ребенок не только определяет 
объект как нужный или важный, он в то же самое время способен воспринять 
возникшую на пути преграду именно как преграду. С точки зрения психологии здесь 
еще нет барьера, пока это только результат взаимодействия среды с конкретным 
индивидуумом, стремящимся к желанной цели. 
У меня складывается впечатление, что теории среды и неадекватные, ошибочные 
теории мотивации подпитывают друг друга, они жизненно необходимы друг другу. 
Например, теория мотивации, построенная только на анализе поведения, нуждается 
в теоретических аргументах теории среды, без них она утрачивает всякий смысл. 
То же самое можно сказать и о тех мотивационных теориях, авторы которых склонны 
преувеличивать роль позыва и принижают значимость фундаментальных человеческих 
потребностей и целей, – чтобы быть хоть сколько-нибудь убедительными, такие 
теории вынуждены обращаться к ярким, материальным аргументам теории среды. 
Напротив, те исследователи, которые отдают должное изучению фундаментальных 
человеческих потребностей, не так привязаны к аргументации "средовиков" толка, 
им известно, что эти потребности сравнительно постоянны, гораздо более 
независимы от ситуации и среды, в которой находится организм. Человек не столь 
жестко ограничен в способах адекватного и эффективного удовлетворения 
фундаментальной потребности, можно сказать, что сама фундаментальная 
потребность о