вуки. Он просил  меня
подойти  и  помочь ему, потому что что-то душило его. Он  на
четвереньках  полз,  пока не оказался чуть ли не в  полутора
метрах  от  меня.  Он протянул руки ко мне  и  сказал:  "иди
сюда".  Затем  он поднялся. Его руки были протянуты ко  мне.
Он,  казалось,  готов  был схватить меня. Я ударил  ногой  о
землю и схватил щиколотку и ляжку. Я был вне себя от страха.
Он остановился и пошел к краю дома и в кусты. Я изменил свое
положение,  чтобы быть лицом к нему. Затем я вновь уселся. Я
не  хотел  больше петь. Казалось, моя энергия вся ушла.  Все
мое тело болело. Все мои мускулы были напряжены и болезненно
сокращены.  Я  не  знал,  что и думать.  Я  не  мог  принять
никакого решения, сердиться ли мне на дона Хуана, или нет. Я
подумывал  о том, чтобы прыгнуть на него, броситься на него,
но каким-то образом я знал, что он свалит меня, как букашку.
Я  действительно  хотел   плакать.   Я   испытывал  глубокое
отчаяние.  Мысль,  что дон Хуан собирается все время  пугать
меня,  заставляла  меня  чувствовать горе. Я  не  мог  найти
никакой  другой  причины  для   этой   ужасной  игры,  этого
розыгрыша.  Его  движения  были столь искусны, что я  был  в
замешательстве.  Это  было  не так, как если бы  он  пытался
двигаться,  как женщина движется, но это было так, как  если
бы  женщина пыталась двигаться так, как движется дон Хуан. У
меня было впечатление, что она действительно пыталась ходить
и  двигаться  с сознательностью дона Хуана, но была  слишком
тяжелой и не имела той пружинистости, которую имел дон Хуан.
Кто  бы это ни был передо мной, он создавал впечатление, как
будто  более  молодая,  но более  тяжелая  женщина  пытается
имитировать  медленные  движения легкого и  скорого  старого
человека.  Эти мысли привели меня в состояние паники. Громко
начал  кричать  сверчок  очень  близко от  меня.  Я  отметил
богатство  его  тонов. Я отметил, что у него  баритон.  Звук
начал  затихать  вдали. Внезапно все мое тело  взрогнуло.  Я
принял  боевое  положение   и   вновь   обратился   лицом  в
направлении, откуда только что доносился голос сверчка. Звук
уносил меня с собой. Он начал захватывать меня прежде, чем я
понял,  что  он был лишь похож на пение сверчка. Звук  вновь
приблизился.  Он  стал  ужасно громким. Я  начал  петь  свою
пейотную  песню громче и громче, внезапно сверчок замолк.  Я
тотчас же уселся, но продолжал петь. Секунду спустя я увидел
фигуру  человека, бегущего по направлению ко мне со  стороны
противоположной  той,  откуда пел сверчок. Я сцепил руки  на
ноге  и  начал   отчаянно   топать   пяткой.  Фигура  быстро
пронеслась  мимо, почти коснувшись меня. Она была похожа  на
собаку.  Я  ощутил ужасный страх, настолько сильный,  что  я
прямо  онемел.  Я  не мог ничего вспомнить из  того,  что  я
чувствовал или думал в тот момент.
     Утренняя  роса  освежила.  Я почувствовал  себя  лучше.
Каково  бы ни было явление, оно, казалось, прошло. Было  уже
5.48  утра,  когда  дон Хуан открыл спокойно дверь  и  вышел
наружу.  Он потянулся, зевнул и посмотрел на меня. Он сделал
два шага по направлению ко мне, продолжая зевать. Увидев его
глаза,  глядящие из полуоткрытых век, я вскочил. Я знал, что
кто  бы  это  ни был или что бы это ни было, но это  не  дон
Хуан.  Я схватил небольшой угловатый камень с земли (он  как
раз  оказался  рядом с моей правой рукой), я не взглянул  на
него,  я  просто  держал  его, прижимая  большим  пальцем  и
вытянутыми  остальными четырьмя пальцами, я принял ту форму,
которой  дон  Хуан научил меня. Я чувствовал огромную  силу,
наполняющую  меня через какие-то секунды. Затем я вскочил  и
швырнул камень в него. Я думаю, что это был чудесный выкрик.
В  тот  момент  мне  не  было  дела,  жив  я  или  мертв;  я
чувствовал,  что  крик  был  зрелым по своей  силе.  Он  был
пронзительный  и  длинный и, фактически, направил мою  руку.
Фигура  передо  мной заколебалась и вскрикнула и  исчезла  в
сторону дома, в кустах, примыкающих к нему.
     Потребовалось  несколько  часов, чтобы я успокоился.  Я
больше  не мог сидеть. Я продолжал топтаться на том же самом
месте.  Мне  приходилось дышать через рот,  чтобы  захватить
достаточно  воздуха. В одиннадцать часов утра дон Хуан вышел
вновь.  Я  собирался  вскочить,  но его  движения  были  его
движениями.
     Он прошел прямо к своему месту и уселся в своей обычной
знакомой  позе. Он взглянул на меня и улыбнулся. Это был дон
Хуан.  Я  подошел к нему и вместо того, чтобы  рассердиться,
поцеловал  его  руку. Я действительно верил, что это  не  он
создавал  тот  драматический  эффект,  но  что  это  кто-то,
подражая ему, хотел причинить мне вред или убить меня.
     Разговор  начался  с  рассуждений   о  идентичности,  о
личности  той женщины, которая захватила мою душу. Тогда дон
Хуан  попросил